Турецкий караван

— За войну? — с улыбкой щурится майор Скородумов. — Мой сын, вот он-то немало добыл наград в воздушных боях. А мне за что? Ведь на моей границе была, я сказал, тишина. Поднимался я на вышку, смотрел в бинокль за реку, видел турецких крестьян, с мотыгами на плече бредущих в поле, думал: «Неужели эти бедняки возьмут автоматы вместо мотыг, пойдут на меня? Нет, этого не будет. Ведь кусок хлеба помнят сорок лет». Да, расчетливые приятели фюрера побоялись и Красной Армии, и своего народа, не рискнули выступить — себе дороже. Турецкая женщина Сауд Дервиш тогда написала книгу «Почему я друг Советского Союза». Народ читал с одобрением. А власть арестовала эту женщину. Но переступить пограничную черту, я говорю, не решилась, — и правильно!

Мой товарищ Макар Кемик, с которым ездили в Анкару, появился у меня через тридцать лет после Победы, говорит: «Ты правильно предсказал тишину у себя. У нас на фронте даже шутка была: три армии не воюют в мире — шведская, турецкая и отдыхающая…»

С моим-то Кемиком интересно встретились через столько вот лет. Анна Степановна еще была жива… Однажды кто-то стучится к нам. Открываю — какой-то старичина. Крепкозубый, крючконосый, веселый такой. И будто ряженый: на голове феска с кисточкой. Здоровается: «Селям олейкюм!» Знакомый голос. Ладно: «Олейкюм селям! — отвечаю, и вопрос: — Кто ты?» А он и пропой мою песню, что я в дороге тогда случайно намурлыкал:

Ой вы, турки-мусульмане,
Наши черноглазики…

Узнал его, обнялись. «Откуда, Макар, — спрашиваю, — на голове твоей вот это?» Отвечает: «В одной торговой командировке я подобрал в Стамбуле еще в двадцать пятом, валялись тогда на улицах, уже не нужные никому».

Мы с ним вспомнили и взошли на ту скалу, с которой смотрели когда-то на турецкие горы. Мысленно пробежали историю от той до сегодняшней скалы. Макар говорил мне свое: при жизни Кемаля, говорит, я закупал в Турции всю вывозимую ею овечью шерсть и половину всего экспортного скота. А поставлял я, говорит, нефть, бензин, машины… Ныне деловая Турция встречает наших работников словами: вот, во времена Кемаля построены с вашей помощью первые у нас текстильные комбинаты, получили свой, турецкий, ситец. А сегодня благодарим вас за гигант стали в Искендероне, за гигант алюминия в Сейдешихире, за электростанцию на реке Манавгат, за нефтеперегонный завод в Алиага, а сернокислотный — в Бандырме, а древесных плит — в Артвине, за другие важные объекты, да за книги и пьесы, и еще за прямое воздушное и железнодорожное сообщение Москва — Стамбул…

Верно! В свое время на конях мы полтора месяца добирались до Анкары. А ныне на лайнере управились бы за полтора часа!

Словом, мой Кемик отметил довольно точно: история движется, бывает, зигзагом, но все же в одну сторону. Общее водохранилище напоит земли, общая электростанция на пограничной реке Ахурян-Арпачай даст ток и Армении и Турции — пополам, кто бы мог подумать! А заводы, говорит, что я называл, — это основа, госсектор, введенный Мустафой. Когда мы ездили с тобой, то не видели рабочих, всего три тысячи их было, рабочего-то класса. А сейчас три тысячи — столько рабочих проходило недавно практику, приехав к нам, у нас набирались опыта в металлургии…

Вы, славные погранбойцы, стоите на государственной границе между народами: за спиной у вас — свой, родной, а перед вами — соседний, независимый, отдельный. Когда же там случился пожар, загорелся крестьянский дом на турецком берегу реки, вы бросились тушить, спасать. Правильно! У вас доброе чувство, вы — сильные… Всем нам выпала счастливая доля, хотя и пришлось многое пережить, наше государство — мощное… Пожалуйста, и впредь уважайте сопредельный народ, помогайте, чем возможно, он очень трудно живет — другая выпала доля.

Моя ошибка в те годы — это мысль, что вот-вот и у него получится нечто ладное свое в устройстве жизни, вот-вот легче станет всем. Без такой надежды не прожить было тогда…

Признаюсь, мне жаль, что Мустафа Кемаль Ататюрк, Отец турок — такую фамилию дало ему Собрание в тридцать четвертом, — только четыре года потом прожил, умер еще не старый. И кажется, не от болезней, а вот оттого, что не получилось, как он хотел: чтобы братьями стали помещик и голый батрак. Но я почитаю Кемаля за мудрую верность: до последнего часа своей жизни он берег дружбу с нами, пограничную тишину. Еще не раз мы вспомним о нем и Фрунзе, о телеграммах Кемаля Ленину. Советская власть… ее первые годы, кругом много врагов, капиталисты насылают войска, называют сроки нашей гибели. И вот один только Кемаль…

Мой товарищ привез мне в подарок четыре книги Кемаля, его знаменитую речь. Она продолжалась тридцать шесть часов. И еще пятую книгу, вот эту, тоже Кемаля… Надену-ка очки, прочту несколько слов. Вот, что он сказал о фашизме: «Бесчеловечной является система, при которой людей заставляют перерезать друг другу горло якобы для того, чтобы сделать их счастливыми».