Тургенев, сын Ахматовой (сборник)

Уже была рыночная эпоха, и опять у Вити оказался необыкновенный талант, хороший доход. Долетали до нас слухи, что его фирма делает персиковую мебель, что такое – до сих пор не знаем; и нам обещал недорого сделать гарнитурчик ради старого знакомства, но мы не врубились.

* * *

В пятьдесят лет он бросил вторую семью и сел писать рассказы.

Принес нам сразу целую папку! Выпив третью рюмку нановодки, застучал по столу отнюдь не нанокулаком:

– Через девять лет и восемь месяцев у меня будет мировая слава!

А через сколько часов и минут – не сказал.

* * *

Давно мы уже дали зарок не браться за чтение никаких рассказов у знакомых.

Однажды произошла история. Разбогатевший знакомец (пиар-технологии) пригласил нас к себе в загородный дом на выходные. Мы, конечно, всячески отбояривались, но он больно напирал на общую дружбу в юности и еще сказал, что написал рассказ и мы должны его оценить.

В общем, в субботу утром он за нами заехал на «лексусе». Отдал рассказ у входа в бассейн, который, как шторы, окружала матовая пленка:

– Ребята, читайте, а я поплаваю, чтобы скоротать время. Что-то я волнуюсь. Потом вы тоже – у меня там для гостей полно купальников.

Мы пошли к журнальному столику, плюхнулись на диван в форме огромной капли и начали читать каждый свой экземпляр.

– А знаешь, что-то есть… Тянет читать дальше.

– Но основного нет – любви к героям.

– А еще нет новизны, подтекста, юмора.

– Нужно ему сказать, что тяга дорогого стоит, что это почти готовый киносценарий…

– Но ничего отрицательного не скажем. Любой пишущий, тем более олигарх, не выносит указаний.

Мы отправились к бассейну – хвалить. Но опоздали навсегда: наш автор валялся на кромке – синий – и в руке сжимал край матовой шторы. Мы кричать – прибежали слуги, охрана. Как мы боялись, что нас обвинят! – все окружили, волками смотрят…

Вскрытие показало: ишемическая болезнь сердца.

* * *

Теперь о сестре Вити. Мы заговорили о ней, в отчаянии стараясь уклониться от Витиной папки. Мол, виделись с Викой на днях – на приеме у мэра, там были еще знаменитые многодетные семьи Перми. И одна выступила, детей вывела… Ну, тут Вика нам комментировала:

– Да, да, семья – это все, еще скажите, что Пушкин был однолюб и оплот семейственности…

– Да, да, – кивал Витя в ответ на наш рассказ, – это для нас, в общем, больная тема…

* * *

С женихом Вика познакомилась на четвертом курсе.

Он тогда еще не подозревал, что она назначила его женихом, и невинно преподавал политэкономию. Рикардо, Адам Смит – и вот уже в койке лежит, ошеломленный такой. А все дело в том, что она сидела на первом ряду и щеголяла своими красивыми руками, вся в черном, как Гамлет, и рассыпала по столу угли маникюра. Он заметался: приносил студентам показать свою коллекцию трубок, демонстрировал им кошелек в виде бульдога: «Здесь вся моя движимость и недвижимость» – ничего не помогало. Свадьба приближалась неумолимо, подобно астероиду.

Политэконом сдался. Решил пошутить перед загсом: залез под ватное одеяло и не заметил, как уснул. Его все обыскались.

Мать невесты все твердила:

– Я тебе говорила, он на тебе не женится. – И заглянула зачем-то на антресоли. – Он же без пяти минут доктор наук. Я же говорила, он не женится.

И так было сто раз. И крах уже начал прописываться отдельной строкой в паспорте Вики.

Брат вдруг заметил:

– Смотрите: кошка спит и двигается вверх-вниз.

Вика бросила в него букетом:

– Замолчи! Какая кошка – от меня жених сбежал!

Витя все-таки заглянул под одеяло – а там жених! Схватила невеста кошку, стала ее тискать:

– Муся, Муся, мы навсегда твои!

И любили, баловали эту Мусю много лет, но не помогло: муж сбежал.

Витя хотел сестру утешать, а она прихохатывает:

– Насилу дождалась, когда этот дундук исчезнет:

А из соседней комнаты как завизжит племянница:

– Не дундук! Сами вы!

И прилетел в проем двери изжеванный, истрепанный лев, в незапамятные веки сделанный из крепкого коричневого велюра. Он приземлился на левую разбухшую щеку, выражаясь всем видом малоцензурно: ни хрена себе… я вас так безоглядно… а вы… но если вы… такие убогие, то посмотрим…

* * *

Первый муж ушел, а власть советская вот она: переминается с копыта на копыто, хотя уже озадаченно, фыркает прямо в лицо… А что фыркать, когда полки в магазинах пустые? Пора уходить!

Но и в эти пустынные времена – холодильник полон у Вики, все время полон, бразильский растворимый кофе на столе каждый день. Мужик товарного вида из другой семьи почуял запах уюта, запрядал ушами и прибежал: напои меня. Оставил жену, сына.

Мы хорошо его тоже знали еще по общежитской поре и звали «скульптурный Валера».

Потом мы идем с внуками на карусель обозрения, с трудом узнали Валеру: товарный вид в кубе, мышцы уже вообще от макушки идут, лежит на руле «Геца» и громко шепчет: «Я больше не могу, не могу».

Вдруг сорвался молодец в командировку в Москву и сообщает: встретил свою одноклассницу, она вдова, я не вернусь.

Тут Вика, как всегда в опасный момент, стала резко хорошеть: вставила две счастливые подковы зубов, вколола ботокс и бросилась в столицу. Но когда вернулась – все лицо было в мелких мешочках. Жизнь победила ботокс.