Туркестанские повести

Я не понял, почему «как линза», но кивнул головой. После узна́ю.

В облике Хасана-бобо показалось что-то знакомое, но что именно, я так и не мог понять.

— Еще приедешь? — спросил старик, останавливая верблюда.

— Приеду, Хасан-бобо.

— Привези от старшины заварки для чая. Дулин часто мне привозит, каждую неделю. Хоп?

— Ладно.

Такой была моя первая поездка к старому колодцу в пустыне, может, единственному, где воду добывали так же, как, вероятно, во времена Улугбека. Смешно. Но еще смешнее, что ко мне прилипло прозвище Володька-водовоз. Нелегким оказалось это дело. Но я не жалею, когда вижу ракетчиков, плотно обступающих водоцистерну, когда еду в очередной рейс, чтобы поговорить со старым Хасаном-бобо, вызнать у него хоть самую малую толику того, что знает он о пустыне. Без него пустыня молчит, не открывается передо мной, как сказочная шкатулка, для которой нужно волшебное слово.

И еще я не жалею об этом потому, что скоро старого Тую «заменит машина», как говорит смотритель колодца.

Глава пятая

Саксаульная сойка обошлась мне в один наряд вне очереди…

— Ха, старик, что такое наряд по сравнению с процессом обогащения познаниями пустынной фауны и флоры! — витиевато сказал Горин, когда я рассказал ему об этом случае. — Ну пошлют тебя на кухню печь топить или картошку чистить. Подумаешь, проблема. А взыскание… — Гриша плутовато подмигнул. — Наряды и гауптвахта — это тоже своеобразная романтика.

Значит, следует почитать за благо наряд на кухню? Чистить картошку и вдохновенно думать: «Я романтик, живу по методу Гриши Горина…» Черт бы тебя побрал!

Чик-чирк, чик-чирк — медленно ползет по картофельному овалу лезвие ножа. Очистки летят под ноги, раздетая желтоватая картофелина плюхается в широкий алюминиевый бак, наполовину наполненный водой. И снова: чик-чирк, чик-чирк — монотонно выводит нож, зажатый одеревеневшими пальцами.

Дома картошку обычно чистила мать. Не думал я, что это занятие такое нудное… А мама улыбалась, проворно управляясь с гладенькими картофелинами, улыбалась, когда варила или жарила их, улыбалась, подавая на стол обед.

«Кушайте, мужчины», — говорила она отцу и мне и снова радостно улыбалась, словно эта работа доставляла ей удовольствие. Может, и в самом деле доставляла?! А мне? Брр… Пока начистишь на весь дивизион, на неделю опротивеют все картофельные блюда…

Я вздохнул и подцепил картофелину покрупнее. Неровная, с причудливыми отростками, она чем-то напоминала саксаульную сойку, из-за которой я приобщаюсь сейчас к «кухонной романтике»…

Склевывая семена, сойка сидела на саксаулине Хасана-бобо, и я спросил старика, что это за птица. Он рассказывал, а я с любопытством рассматривал ее тонкий длинный клюв, слегка изогнутый книзу, светло-серую спинку и крылья, розовато-серые грудь и живот, черный хвост. На крыльях сойки выделялись черные и белые полосы, а по бокам головы — только черные.

— Видишь, вон там внизу гнездо? — Хасан-бобо показал на самую низкую рогулину одинокого саксаула.

— Да. Большое, со сводом.

— Сойка высоко дом не строит, боится хищных птиц. Гнездится она в начале апреля.

— Так рано?

— В самый раз, пока спят вараны и змеи — враги сойки. Они забираются в ее дом и пожирают яйца. Тогда дом сиротеет… Этой весной от меня улетели восемь соек — две старые и шесть молодых. Кто знает, может, вот эта — одна из тех, что родилась здесь. Понравилось ей гнездо…

Долго я слушал Хасана-бобо, потому и опоздал привезти воду солдатам. Старшина Дулин бранился: «Я тебе что говорил, Кузнецов: пулей туда, пулей обратно. А ты? Тоже мне — ракетчик… На первый раз — наряд вне очереди. Пойдешь в распоряжение Муминова, на кухню».

Шукур оказался умелым кулинаром: из тех же солдатских продуктов, что отпускались прежде, готовил шурпу, лагман и даже плов. Особенно был доволен Кузьма Родионов, открывший талант Шукура. Больше всего ему нравилась шурпа.

— Знаете, ребята, — с вожделением рассказал как-то Родионов, — один раз я посмотрел, как Муминов готовит этот суп. Кудесник! Пока варился мясной бульон, Шукур тоненькими ломтиками нарезал луку, кубиками — морковь, приготовил томат-пюре, масло. Потом поджарил лук в разогретом бараньем жире. А когда сварилось мясо, он нарезал его небольшими кусочками, смешал с овощами и минут пять-шесть жарил. Аромат, братцы мои, такой — пальчики оближешь! Затем Шукур все это переложил в бульон. Заклокотало, забулькало в котле! И тут Муминов заправил картошечку, нарезанную мелкими дольками, сдобрил перчиком и солью. Почти треть часа стоял я, как заколдованный. Мастер, что и говорить! — удовлетворенно покачал головой Кузьма.

Я не видел, как Шукур готовит обеды, и вообще на кухне впервые. Сижу вот и чищу картошку.

Чик-чирк, чик-чирк — ползет острие ножа по картофелине. Нет, это не картофелина — сойка. Надо только кое-где сделать переходы поплавнее, чтобы придать птичьи формы…

Хасан-бобо… Сойка… Наряд вне очереди… Плюх! — И картофелина, нырнувшая в бак, обдала лицо брызгами. Ух ты-и!.. Заснул.

— Значит, осчастливил Дулин, а?