Турмс бессмертный

Все это стало мне надоедать, и я сказал:

— Это прекрасный камень, но если хочешь, ты можешь его выбросить. Правда, он изумительно переливался на твоей груди, но я все равно больше любовался ею, чем камнем. И запомни, пожалуйста, что твоя грудь — это и есть твое самое дорогое украшение.

В ответ она сердито закричала:

— Надеюсь, ты не хочешь, чтобы я нагишом отправилась с тобой на край света разделить твое жалкое существование?

— Послушай, Арсиноя, или Истафра, или как тебя там! — не выдержал я. — Во имя богини, замолчи! Теперь не время ссориться: на это у нас еще будет целая жизнь. А сейчас, даже имей я столько денег, чтобы накупить тебе все то, что ты тут называла, этих вещей набралось бы на добрый десяток корзин, и нам понадобился бы караван ослов с погонщиками, чтобы их вывезти. А мы должны выбраться отсюда по возможности незаметно. Так что ты пойдешь с нами в одежде Ауры, приняв ее облик, и будешь изображать ее до тех пор, пока мы не окажемся в Гимере. А там посмотрим, какие из твоих желаний я способен буду выполнить.

Арсиноя, однако, холодно ответила, что у нее только одно желание — чтобы меня поглотило царство мертвых, и чем скорее, тем лучше. Себе она тоже желала смерти, раз я обхожусь с ней так сурово и не уважаю в ней женщину.

— Разве я могу напялить на себя тряпье простой сикульской девчонки? — восклицала она. — А как мне показаться на людях без прически? Ты, видно, сам не понимаешь, чего от меня требуешь, Турмс! Я всем готова тебе пожертвовать — но могла ли я подумать, что ты будешь так унижать меня!

В итоге мы поссорились еще пуще, и вот я к своему ужасу увидел, что небо за окном посветлело, потом до меня донеслось пение первых петухов — а мне все никак не удавалось успокоить ее. Наконец я уже и рта не мог раскрыть: что бы я ни сказал — все было не так и не по ней. Я поспешил разбудить Дориэя и Микона, но те со сна соображали туго, поэтому я доверился Танаквиль. Она же была женщина опытная и сразу смекнула, в чем тут дело. Не тратя времени на пустые разговоры, она быстро облачила Арсиною в лучшую одежду Ауры, дала ей свою пару сандалий, расшитых жемчугом, так как сандалии Ауры оказались ей велики, и помогла ей накраситься так, чтобы как можно больше походить на Ауру. После этого Танаквиль подняла своих слуг, приказала им уложить в дорогу вещи и расплатилась с хозяином дома.

Солнце еще только едва озаряло нежным светом вершины гор в Эриксе, а мы уже торопились к городским воротам, которые как раз отпирали заспанные стражники. Никто не мешал нам покинуть город, и наши лошади и ослы с радостным ржанием стали спускаться вниз по тропе, которая вилась вокруг горы.

Танаквиль пригласила Арсиною в свои носилки. Спуск был нелегкий, так что когда мы преодолели всего половину пути, солнце стояло уже почти в зените. Небо слепило глаза своей голубизной, а резво плещущие внизу волны словно манили корабли выйти в море. Голая вершина горы выступала сквозь зелень, в долине пары белых и черных волов тянули плуги, крестьяне бросали зерно в распаханную почву, а земля пестрела яркими цветами.

Дориэй, хмуро глядя на волов, сказал:

— Это волы чистой породы. Когда мой предок убил царя Эрикса, он решил помочь людям и привел убежавшего быка, чтобы тот покрыл их стадо.

Но, будучи истинным спартанцем, он ничем больше не выдал, как гнетут его думы о потерянном наследстве. Микон же с похмелья был будто в тумане; он с отрешенным видом ехал за нами, трясясь, как мешок, на своем осле. Увидев Арсиною, он назвал ее Аурой и спросил, как она себя чувствует. О смерти Ауры он то ли забыл, то ли принял все происшедшее за пьяный бред.

А я — я за все время, пока длился наш спуск, так и не осмелился заговорить с Арсиноей. Но когда мы остановились в долине, чтобы напоить наших животных, она сама откинула занавеску у носилок и ласково обратилась ко мне:

— О Турмс, как же прекрасен воздух на этой земле и как необыкновенно вкусен хлеб, испачканный золой. Никогда в жизни я не чувствовала себя такой счастливой, как сейчас! Мне кажется, я люблю тебя по-настоящему… Ты ведь не будешь больше так плохо обходиться со мной, как сегодня утром, когда ты придирался к каждому моему слову, ища ссоры?

Мы свернули на дорогу, ведущую в Сегесту, и, избегая встреч с людьми, благополучно добрались до Гимеры — усталые, но живые и невредимые. И первое, что мы сделали, послушавшись Дориэя, — это принесли в жертву Гераклу самого большого в городе петуха.

Книга V Жертвоприношение

1

Наше возвращение в Гимеру осталось незамеченным. Мы впятером покинули город, впятером же и вернулись в него. Арсиноя так походила на Ауру, так точно повторяла ее движения, что Микон даже принял ее за свою жену. Конечно, Арсиноя могла видеть и слышать Ауру в храме, где та провела ночь, но все же Микон должен был бы заметить неладное. Его слепоту я мог объяснить лишь помутнением рассудка — ведь в Эриксе он только и делал, что пил. На обратном пути мне несколько раз приходилось прогонять его от ложа Арсинои, ибо, выпив вина, он требовал от нее исполнения супружеских обязанностей.