Турнир самоубийц

Ульрик, кутаясь в пальто, рассказывал, как ни за что ни про что, на этом самом месте, с особой жестокостью ухлопал пять человек. Всюду его сопровождал усиленный конвой, чтобы уберечь от гнева местных жителей. Одной женщине удалось прорваться через оцепление и расцарапать Ульрику лицо.

Репортеры не уставали поражаться бессердечности «Улыбчивого убийцы». Ульрик третью неделю подряд не сходил с передовиц крупных газет, оттеснив причуды погоды: на один за другим города Мехатонии обрушивались смерчи, ураганы и торнадо. Прокурор по части душещипательных оборотов едва не превзошел журналистов.

– Этот человек, если данное слово уместно, – толстый прокурорский палец указал на улыбку, что стала от слов государственного обвинителя еще шире, – подал в суд на лотоматон, требуя «защиты чести и достоинства», можно подумать, у него они есть! Как видите, и так называемые «брайаны» могут творить зло! Возможно, машины лишь пытались предупредить нас, хотели, чтобы мы держались подальше от этого «человека». Государству и обществу необходимо куда пристальнее следить за людьми с печатью «НЕУДАЧНИК». От них, в самом деле, одни беды.

Грэхем часами штудировал материалы дела, тщетно пытаясь доказать невменяемость бывшего клиента. Это было весьма непросто: Ульрик при каждом удобном случае рассказывал наизусть статьи из Конституции Мехатонии, цитировал поэтов Серебряного века, решал в уме уравнения и читал лекции по психиатрии. Грэхем сделался мрачным, дерганым и совсем перестал спать. На заседаниях он обычно сидел, закрыв лицо рукой в жесте отчаянья.

– Обвиняемый, – возвысил голос судья. Шепот в зале смолк, слышно только, как тикают часы на стене. – Вы осуждены и будете оставаться в тюрьме до исполнения приговора. Вас приведут на место казни, где вы будете повешены за шею, пока не умрете. Да смилостивится господь над вашей душой.

…Ульрик гулял в тесном тюремном дворике, представляя вместо серых стен цветущие луга, а вместо железной сетки над головой синеву весеннего неба.

Края гнойной раны на предплечье, оставленной зубами марлофа, стали нехорошо чернеть. Воспалились и надрезы, сделанные во время экспериментов с детищем Коммивояжера. Ульрика подлатали в тюремном лазарете. Каждый день накладывали мазь, делали компрессы и меняли повязку – чтобы на казни он выглядел на все сто.

Дни тянулись размеренно, неотличимо похожие один на другой. Ульрик поселился в блоке «В», прочие камеры смертников пустовали. Здесь он был недосягаем для С. Л. Вандерета и его сподручных. А скоро станет еще недоступнее.

Дело «Ульрик Вайтфокс против лотоматона» разваливалось на глазах. Убедить присяжных в том, что машины ошиблись, теперь не было никакой возможности. Люди больше не хотели поддерживать «Улыбчивого убийцу». Конфискованные для изучения лотоматоны вернули на место. Дети вновь проходили тесты и получали печати. Жизнь постепенно налаживалась.

Ульрик не хотел ни с кем видеться, игнорировал назначаемые Грэхемом свидания и отказывался встретиться даже с матерью, в надежде, что со временем она его простит: как объяснить, почему ее сыну необходимо умереть во что бы то ни стало, он понятия не имел. Охотно общался Ульрик только с прессой – в красках описывал, как в пять лет впервые захотел убить человека. С каждым разом история удавалась ему все лучше и лучше, обрастая новыми подробностями, так что, в конечном счете, один режиссер решил снять об Ульрике фильм ужасов.

Однажды он вернулся с прогулки и увидел мужчину непримечательной наружности с гладко прилизанными волосами. Неизвестный кивнул конвоирам, те завели Ульрика в камеру и удалились.

– Рад вас видеть, сэр, – сказал человек.

Он стоял в прямоугольнике света, падавшего из окна в дальнем конце коридора. Черный пиджак, брюки в тон, ни дать ни взять священник, что пришел исповедовать заключенного. К ногам незнакомца протянулась уродливая тень, похожая то ли на летучую мышь, то ли на птицу с хищно загнутым клювом.

– Кто вы такой? – буркнул Ульрик.

– Я представляю государственную службу безопасности Мехатонии. Мое имя вам ничего не скажет, моя должность вам ни к чему.

Ульрик с трудом признал в визитере господина, что однажды наведался за кулисы с экземпляром «Вестника Готтлиба».

– Как же вас величать?

– Другом, если угодно.

– Не угодно.

– Тогда зовите Митчелл, – улыбнулся «государственный служащий». Всегда нравилось это имя.

– Чем обязан, Митчелл?

– Мне стоило невероятных усилий перевести вас в эту тюрьму. Пришлось поднять все связи.

– Да, здесь камеры попросторнее, спасибо.

– Признаться, я поражен – за столь короткий срок превратиться из мученика и жертвы системы в отъявленного мерзавца и негодяя. Это достойно уважения. Я представил бы вас к высшей государственной награде, если б только мог!

– Я убил пять человек. Марлофы, в таком случае, тоже герои.

– Если те пятеро жили в Блэткоче, они наверняка заслужили смерть. Знаете, – усмехнулся театральный приятель, – кое-где по этому городу измеряют уровень благополучия. Чем…

– Не говорите о том, в чем ни черта не смыслите, кот бы вас подрал!