Турнир

Хоть воров да разбойников в престижную ресторацию, естественно, не пускали, но Гангрубер знал, что некоторым весьма известным в преступном мирке Мелингдорма личностям все же доводилось разок-другой там побывать. В основном это были или главари крупных шаек, или убийцы с завидной репутацией, или искусные взломщики замков. Вначале мальчишка-посыльный приносил преступнику именное приглашение от господина Гарвона, хозяина «Рева Вепря». В кратком письме, скорее даже записке, совсем не было слов, только стояли две цифры: время, на которое назначалась встреча, и сумма контракта, о котором должна была пойти речь. Если злодей не принимал приглашение и не являлся в указанный срок, то вскоре его находили где-нибудь на окраине города: со вспоротой брюшиной в сточной канаве, или изуродованным дубинкой так, что близким дружкам приходилось опознавать его труп по особым приметам да по одежде. Те же из лиходеев, кто не осмеливался оскорбить уважаемого хозяина таинственного заведения отказом, на какое-то время пропадали из города, а затем вновь появлялись, но уже все в шелках да в золоте и с карманами, туго набитыми банковскими расписками. Что и говорить, среди воровского и разбойничьего сброда Мелингдорма считалось счастьем получить маленький конвертик, скрепленный личной печатью господина Гарвона.

Из всего этого Дитрих сделал для себя три важных вывода. Первое, гости съезжались в «Рев Вепря» из разных городов не просто так, а движимые желанием наживы и власти. За плотно закрытыми дверьми и окнами питейного заведения маленького провинциального городка вершились дела герканского масштаба, а может, даже и большего. Барыш был высок, поэтому и авантюристы были высокого положения. Дитриха не удивило б известие, что в закрытых каретах Мелингдорм посещали даже особы королевских кровей. Политика, деньги и власть не обходятся без грабежей, преступных афер и убийств. Тем, кто правит народами, иногда приходится прибегать к услугам мастеров преступных профессий.

Второе, весьма практичное и полезное заключение сводилось к тому, что с господином Гарвоном никогда и ни при каких обстоятельствах не стоило ссориться. Добродушный с виду, очень улыбчивый толстячок хоть и производил впечатление мирного обывателя, для которого подвиг – муху убить, но на самом деле был тем еще пройдой. У него явно имелись весьма могущественные покровители, перед которым даже сам граф Дюар был бессилен. Вряд ли правителя Мелингдорма и его окрестностей восхищало, что у него под носом открыт притон для высокопоставленных интриганов, в котором регулярно собираются темные личности со всего королевства и нечистые на руку аристократы. Однако раз он его не закрыл, значит, не имел на то власти. При таком раскладе нужно было еще подумать, кто в городе главнее: старый граф или даже не имевший дворянского титула трактирщик Гарвон?

Третий, пожалуй, самый ценный для Гангрубера из всех выводов. Дитрих не желал иметь ничего общего ни с политикой, ни с дворцовыми интригами, ни с происками шпионов враждебно настроенных к Геркании королевств, а значит, разбойнику стоило держаться от «Рева Вепря» подальше и тут же бежать из графства, как только мальчишка посыльный принес бы конверт, скрепленный печатью хозяина этого заведения. Впрочем, последнее было бы весьма затруднительно сделать. Они с Марком практически не вылезали из леса и хоть посещали Мелингдорм примерно раз в десять дней, но не задерживались внутри стен города долее одного дня и половины ночи.

Подходя к дверям ресторации, которые хоть и были настежь открыты, но охранялись надежней геркано-шеварийской границы в смутные времена предвоенной поры, Гангрубер упорно боролся с соблазном развернуться и быстро уйти, отказавшись от встречи с сумасбродными особами непонятного пола, как будто нарочно решившими досадить ему, пригласив именно сюда. С одной стороны, разбойник хотел как можно быстрее поставить точку в этом неприятном для него вопросе и вернуться к прежней размеренной жизни, где за удачным грабежом следовало упоительное недельное безделье в лесной тиши на лоне дикой природы. С другой же, Гангрубер питал столь сильное отвращение и к заведению, и к тем, кто в нем обычно бывал, что переступить порог для него означало все равно что с головой закопаться в навозную кучу.