— Давай! — отъехав метров триста и остановив машину, крикнул Тарас Петрович.
Сережа и остальные бросились к машине, толкаясь, залезли в нее. Но на сей раз запала ей хватило метров на пятьсот.
— Ничего не поделаешь, придется помочь, — сказал Тарас Петрович.
Так они и поехали. Сначала катили машину, затем со всех ног бежали, догоняя, вваливались на заднее сиденье, не в силах отдышаться, проезжали километр-два, и «шевролет» останавливался.
Наконец, видя, что они уже почти безнадежно опаздывают на работу, Белогрудкин остановил какого-то частника, уговорил довезти до института.
— Напрасно паникуете, — сказал Тарас Петрович спокойно, когда они пересаживались в другую машину. И он оказался прав. Когда подъехали к институту, «шевролет» Тараса Петровича уже стоял напротив проходной возле клумбы.
Современная наука — творение коллективное, и достижения в ней зависят от многого. Порой от самых, казалось бы, незначительных мелочей, которые невозможно учесть ни одним планом. Естественно, поспособствовать резкому движению вперед они не могут, но вот притормозить — да.
В лаборатории Пекки Оттовича таким тормозом являлась некая девица-лаборант, которую с легкой руки Сережи Маврина все называли Гвыздей. Как ее звали на самом деле, не имеет значения. Потому что в другой лаборатории подобной «гвыздей» может оказаться кто-то другой и занимающий иную должность. Но он непременно есть.
Гвыздя выписывала и получала со склада комплектации электроэлементы. Задумано все было неплохо: для того чтобы разработчик не тратил на подобную работу свое драгоценное время, тому оставалось только подать список с перечнем необходимого.
Но вот тут-то все и начиналось.
У Гвызди иногда бывало плохое настроение. И тогда она с утра сидела неподвижно за столом, подперев кулаком голову. Могла так сидеть часами, не обращая ни на кого внимания, не реагируя на телефонные звонки. В такие минуты было бесполезно о чем-нибудь ее просить. Не меняя позы, не взглянув на просителя, она отвечала: «Нет на складе». Ей возражали, что на складе есть, уже проверяли. «Склад закрыт». Звонили на склад, убеждались, что он работает. У Гвызди не оказывалось бланков требований. Или тут же придумывалось что-нибудь другое. Не помогало и вмешательство Пекки Оттовича. Задумка не оправдалась.
Каждый руководитель знает, что принять Гвыздю на работу в десять раз проще, чем от нее избавиться. Поэтому иногда приходилось ждать день и другой, пока у нее не исправлялось настроение.
Единственным человеком в лаборатории, который умел обращаться с Гвыздей, был Юра Белогрудкин. Юра ничего не просил, а просто входил в комнату и садился рядом с Гвыздей в той же позе, что и она. И молчал. Молчал минуту, две, а затем вздыхал и произносил печально:
— Ах, Гвыздя, жить не хочется! — Гвыздя вела в его сторону холодным, отсутствующим взглядом. — Что за жизнь! — продолжал Юра, вроде бы не заметив, что она хоть и неохотно, но все-таки среагировала, склонялся к ее плечу и просил, доверительным шепотком произнося ей в самое ушко: — Спой, Гвыздя, «Опавшие листья», встревожь душу. Пусть она поплачет.
И Гвыздя оживала.
Дело в том, что Гвыздя немножко пела. И считала, что обладает хоть и не очень сильным, но редким по тембру и приятным голосом. Невежды не понимали этого, а вот Юра — понимал.
Гвыздя проникновенно вздыхала. Долгим благоговейным взглядом смотрела на Юру, пододвигалась к нему и начинала что-то тихонько мурлыкать. Это мурлыканье постепенно переходило в слова: «О, Пари-иж!..»
Юра подпевал ей в такт. Закатывал глаза, вытягивал шею.
«О, Париж! И метро, и такси… Тра-та-та. О, Пари-и-иж!..»
Когда она умолкала, он доставал платок и говорил с заметной дрожью в голосе:
— Гвыздя! Ты меня растрогала до слез. Спасибо тебе, Гвыздя! А теперь выпиши мне сопротивление пять и одна десятая килоома.
Отказа не бывало!..
Но на сей раз не сработал и такой прием.
— Пошел к черту! — сказала Гвыздя, когда Юра попросил ее спеть.
— Я ослышался? — оторопел Юра. — Я просил тебя спеть «Опавшие листья»!
— Теперь это не модно.
— Что же модно?.. Спой что модно! Кисонька, ты своего котика еще ни разу не подводила.
— Сгинь!
Но нужна была комплектация. Ждали в макетной мастерской.
— Какое у тебя красивое платье!
— Отвали.
Белогрудкина аж затрясло от возмущения! Но он сдержался, чтобы не сказать ей что-нибудь в ответ. Разгневанный, выскочил в коридор.
Здесь навстречу ему бежал Сережа Маврин, который, взглянув на Юру, тотчас угадал, что у него неприятности.
— Что случилось?
— Проклятая Гвыздя! Выгнать ее мало! Ты что, сам никогда к ней не ходил? Не знаешь?
— Ко всему надо относиться спокойно. Как сказал профессор Бэмс: «Наука — такая штука, которую тянут лебедь, рак да щука. Лебедь рвется в облака, рак валяет дурака, а у щучки болит голова с получки».
— Серж! Да твой профессор — гений! Ха-ха-ха! А он не говорил, что же делать?
— Из каждого выхода есть два выхода. Надо искать другой.
— Верно! — И, сразу же успокоившись, Белогрудкин поскакал дальше. Ему пришла мысль: сбегать на склад комплектации, где работали одни «дамочки».