Турухтанные острова

«Папулька! Завтра выписываемся! Мальчик похож на тебя. Глазки такие же. Волосенок еще нет. Только вот ест плохо. А когда несут, я уже знаю, что это он. Ворчит басом. А так тихий. Не скучай. Скоро будем дома. Целую тебя, роднулька».

В помещении папаш становилось все меньше. Процедура была отработанной, одной и той же. Сначала за дверью слышался детский плач, оттуда появлялась медсестра со свертком на руках, спрашивала, кто папаша такой-то. Папаша быстренько подбегал, и она, поздравив, жала руку, передавала сверток.

Наконец Ян в помещении остался один. Медсестра ушла и находилась за дверью почему-то долго.

Нервничал не только Полуянов, нервничал и Нескучаев. «Что он там, не может побыстрее? Вот недотепа!»

Верзила-парень вернулся с двумя свертками, вклинился на заднем сиденье между мужчиной и женщиной. Его жена села рядом с шофером, охорашивая и стараясь не помять букет цветов. Женщина сразу же заглянула в оба одеяльца.

— Одна — вылитый Тяпа! — объявила она. — А другая — в дедушку. Ну просто — копия.

— И штаны сардельками?

— Что? — не поняла женщина. В такую минуту она не восприняла подобного юмора.

«Вот недотепа так недотепа! Вклинился бы там где-нибудь без очереди!» — топтался у своей машины вконец извёвшийся от ожидания Нескучаев.

Но вот за дверью, за которой скрылась медсестра, послышался плач. Да такой басовитый, сразу угадывалось: мальчик.

Медсестра вынесла кулечек, самый маленький из всех, которые до этого выносила.

— Полуянов!

Но Ян молчал. Ведь Татьяна сообщала, что сын крупный. Три двести вес и ростом пятьдесят один сантиметр. А этот кулек такой крохотный.

— Полуянов! — повторила медсестра. — Папаша Полуянов здесь или не пришел?

— Да, да. Это я.

— Свою фамилию забыли?

Он принял от медсестры сверток, не зная, как его держать, чтобы не сделать младенцу больно и в то же время не уронить его. У Яна от напряжения онемели руки.

Наконец вышла Татьяна. Торопливо подбежала к нему. Он поцеловал ее, передал цветы. Она сунула букет, как веник после бани, себе под руку, забрала от Яна сверток. И Ян почувствовал в первый раз в жизни, что он теперь для нее на втором месте, на первом — сын.

Нескучаев распахнул перед Татьяной дверцу машины.

— Ой какое чудо! — воскликнула Татьяна, увидев плюшевого медвежонка. — Нескучаев, дай я тебя обниму и поцелую!

— Ты сначала проверь, тот ли малыш, не подсунули ли кого другого по ошибке. Привезешь домой, а это — дамочка. Хо-хо-хо! И тебя, лопоухий, дай я еще раз обниму. Потом мне объяснишь по секрету, как надо действовать, чтоб были парни.

Когда садились в машину, Яну показалось, что из салона соседней отъезжающей машины ему помахали. Он оглянулся и увидел, что оттуда на него смотрит Антон Васильевич. Символически жмет руку.

— Сын?

— Сын! — с гордостью ответил Ян. И, не вытерпев, приподнял уголок одеяла, заглянул:

— Чибис мой маленький!..

23

Сколько лет прошло с той поры, как великим Лесковым написан «Сказ о Тульском косом левше», многое изменилось за это время, и не та теперь современная «кузня», не те умельцы-кузнецы, но еще что-то сохранилось в их работе, пусть не в прежнем, но узнаваемом виде. Что значит классик, подметивший особенности, не изменившиеся и за сотню лет! Об этом думал всякий раз Антон Васильевич, находя что-то хоть отдаленно, условно напоминающее изложенное в сказе. Об этом же он подумал и сейчас.

Антон Васильевич открыл дверь в свою комнату, и в нос ему шибанула «спираль».

Ныркова, Перехватова, Нина Кондратьевна, Мазуров и даже Мартын Иванович, притаившийся в дальнем углу, и Марина Валентиновна Головань «постукивали на своих наковаленках маленькими молоточками», что-то перепаивали в блоках. Хотя окно в комнате и оставалось открытым, здесь было зелено от канифольного дыма.

— Антон Васильевич, вы получили мою записку? — увидев его, спросила Марина Валентиновна. — У вас остались отгульные дни?

Антон Васильевич присел с ней рядом.

Все в лаборатории знали, что Марина Валентиновна не умеет паять. Если у тебя нет музыкального слуха, то сколько бы ты ни тыкал в клавиши рояля, все равно ничего путного не получится. Так и тут. Олово тянулось у Марины Валентиновны за жалом паяльника словно резиновый клей, а, застывая, ложилось горбами. Однако Марина Валентиновна упорно лезла паяльником в блок, хотя после переделывать такие пайки в десять раз труднее, чем самому сделать сразу. Колюзин, словно раскусив кислую ягоду, смотрел, как она паяет.

— Антон Васильевич, вы еще, наверное, не знаете, что мы решили один образец по изделию Тучина перевести на «чибисы» сами? — сказала Колюзину Марина Валентиновна.

— Да-а? — только и произнес Антон Васильевич. Больше он не нашелся, что сказать. Подобной «отваги» он не ожидал, хотя и проработал с Мариной Валентиновной много лет. — Лихо!.. А как же ваша докторская диссертация? — немного придя в себя, спросил Антон Васильевич.