Тусовщица

Из его уст это звучит настолько искренне и нежно, что я практически не знаю, что ответить. На секунду меня посещает мысль рассказать ему про инцидент с Гасом, но мне так приятно купаться в этом новом для меня ощущении блаженства, что не хочется делать что-то такое, что спугнет его.

Поэтому я придвигаюсь поближе к Адаму, он кладет мне на колено свою тяжелую ладонь, и мы разговариваем: ни о чем особенном, но в то же время о вещах довольно личного характера. Это похоже на болтовню после секса, какой она должна была бы быть, но какой никогда не бывает. Все это время мы курим одну сигарету на двоих. И пока он рассказывает мне о том, как ему не нравится работать в «Нормз Дели» и как неприятно видеть, как этих бездарных, хотя и смазливых парней приглашают на пробы, за которые он так боролся. Я впервые обращаю внимание на то, что у него один из самых сексуальных голосов, которые мне когда-либо доводилось слышать. Мы говорим о том, как угнетающе действуют голливудские вечеринки, потом я рассказываю ему, как трудно мне заводить друзей. И все то время, что мы беседуем, я думаю о том, поцелует он меня или нет.

Я не говорю Адаму, что совершаю регулярные набеги в спальню для того, чтоб нюхнуть кокаину, так как нисколько не сомневаюсь, что он меня осудит, а у нас все так хорошо идет, и я боюсь его оттолкнуть. Однако следующий поход в спальню, во время которого я вдыхаю четыре дорожки, заставляет меня насторожиться, потому что по возвращении я уже тараторю, как трещотка. И вдруг я вижу себя со стороны, как будто запись на кинокамере, и сейчас начнется до ужаса бессмысленная история о возможности завязать опасные отношения с хроникером светских сплетен в рабочее время. «Надо освежиться», — говорю я себе и тут же снова начинаю мучиться вопросом, собирается Адам поцеловать меня или нет.

Потому я теряю терпение, нагибаюсь к нему и целую его сама. Можете считать меня феминисткой, но мне всегда казалось бессмысленным ждать, когда мужчина сделает первый шаг. Адам отвечает на мой поцелуй с гораздо большей страстью, чем я ожидала, и у меня в прямом смысле начинает кружиться голова. В мозгу крутятся такие слова, как «потеряла сознание» и «дрожь в коленках». Я не знаю точно, что Адам сделал, но, судя по всему, нашел какую-то точку на моих ларингах, отчего я завелась, как никогда прежде. Интересно, смогу ли я вообще оторваться от его губ? И, когда у меня уже начинает покалывать подбородок, как случается всегда, когда я целуюсь с небритым мужчиной, Адам вдруг отстраняется и смотрит мне прямо в глаза.

— Постой… ты что, коку нюхала? — спрашивает он. Слово «кокаин» он произносит так, как я бы произнесла «кокос», а я этого терпеть не могу, и мне тут же становится не по себе, как будто он — коп, который собирается взять у меня анализ на наличие алкоголя в крови.

— Что ты несешь? — говорю я, хотя на самом деле пытаюсь только выиграть время и понятия не имею, что сказать на это.

— Я же чувствую его вкус, — отвечает он. Я высвобождаюсь из его объятий, откидываюсь на спинку кушетки, прикуриваю от зажигалки, которую купила на блошином рынке, и глубоко затягиваюсь. Я и понятия не имела, что во время поцелуя можно почувствовать вкус кокаина, и тут же вспоминаю всех других мужчин, которые ни разу не сказали мне об этом ни слова. Они что, не были знакомы с его вкусом или просто не хотели, чтобы я останавливалась?

Я проклинаю себя за то, что меня раскололи, и за то, что я всегда была ужасной лгуньей. Адам не задает мне больше ни единого вопроса, но момент упущен, и в трусиках у меня уже сухо, как в Сахаре.

Ситуация становится до ужаса неловкой. Он говорит, что должен идти, так как завтра у него много дел, хотя буквально десять минут сказал, что на завтра нет вообще никаких планов.

— Но я позвоню, — говорит он, поднимаясь.

Я записываю свой номер, хотя прекрасно понимаю, что это — не более чем банальный обмен любезностями и ему совершенно не хочется мне звонить, потому что я абсолютно распущенная женщина, которая тайком употребляет кокаин, прежде чем с кем-то поцеловаться. Я провожаю его, он наклоняется и быстро чмокает меня в губы самым целомудренным образом. Складывает пополам бумажку с моим номером и кладет ее в карман джинсов.

— Я позвоню, — повторяет он, но когда он идет по аллее к своей машине, то даже ни разу не оборачивается. Я снова захожу в квартиру, и по моему лицу текут слезы. Не знаю точно, то ли это из-за того, что меня отвергли, то ли потому, что у меня не осталось «алекса», а может, потому, что знаю: чтобы уснуть, мне потребуется выпить несколько рюмок водки и не меньше четырех таблеток эмбиена. И даже в этом случае я проснусь с первыми утренними птичками, когда они начнут свою угнетающую трескотню. А скорее всего, из-за всех этих причин вместе. Я отхлебываю из бутылки «Абсолют», которую храню в морозилке, даже не разбавив содержимое диетической колой.