Тусовщица

Джоэл предупреждал меня об этом. Он сказал, что Кимберли придет проверить мои вещи на предмет коки и таблеток. «До какой же степени безнадежно состояние этих людей, — думаю я, — если они проносят в больницу наркотики?» Киберли хватает с пола мою розовую сумку и вынимает из нее коммуникатор[34].

— Это тебе не понадобится, — говорит она, с улыбкой засовывая его себе в карман. И хотя я смутно припоминаю, как кто-то говорил, что подобное может произойти, у меня все же появляется ощущение, будто меня нагло обворовали, и не сомневаюсь, что Кимберли доставляет садистское наслаждение обрубить мою связь с внешним миром. Она продолжает рыться в моей сумке и наконец выуживает из нее пузырек с «Листерином».

— О, нет, Джоуз[35], — восторженно воркует она, взвешивая его на ладони.

— Вам нравится дурной запах изо рта? — резко спрашиваю я.

— Очень смешно, — отвечает она, хотя в ее голосе не слышится ни нотки иронии. — В нем содержится спирт.

И тут я взрываюсь.

— Господи, да не собираюсь я, черт возьми, пить «Листерии» в качестве спиртного, — говорю я.

Кимберли явно не собирается отвечать, а просто кладет пузырек в другой карман и смотрит на меня взглядом серийного убийцы.

— Ты подготовилась к AM? — спрашивает она.

Я молча смотрю на нее, даже не собираясь объяснять, что понятия не имею, о чем это она там спрашивает.

— К анализу, — повторяет она.

Я все так же тупо смотрю на нее.

— К анализу мочи, — произносит она наконец и добавляет: — Тебе придется пописать в стаканчик.

Затем поворачивается и направляется к выходу, я поднимаюсь и следую за ней. Я должна была догадаться, что они будут постоянно брать у меня анализы на предмет обнаружения наркотиков. И хотя я представить себе не могу, какой дурак будет принимать наркотики, находясь в реабилитационном центре, успев увидеть Джоэли и еще кое-кого из здешних обитателей, я начинаю кое-что понимать. Я иду вслед за Кимберли в приемную, где она достает из ящика стола чистый пластиковый стаканчик и вручает мне. Теперь хотя бы понятно, что нужно делать.

— О’кей, сейчас вернусь, — говорю я, направляясь в туалет.

— Ха-ха, — говорит Кимберли, следуя за мной. — Как бы не так. — И тут до меня доходит, что эта стерва пойдет в туалет вместе со мной. Господи! Она что, решила, что я сейчас под кайфом и у меня в кармане наготове «хорошая» моча, которую я налью в стаканчик, если она не проконтролирует каждое мое движение?

Мы заходим в туалет, и я спускаю трусики, думая о том, как здорово, что я не стесняюсь собственной наготы в присутствии других людей, иначе бы мне не избежать неприятностей. Я поднимаю крышку унитаза и уже собираюсь присесть, как понимаю, что до меня здесь перебывали тысячи мерзких наркоманьих задниц, а судя по тому, что уже узнала о гигиене в «Пледжс», следы их пребывания здесь наверняка сохранились. Когда я захожу в общественный туалет, у меня никогда не хватает терпения постелить салфетку, поэтому я просто привстаю над унитазом. А сейчас мне что, придется привстать, чтобы пописать в стаканчик под строгим присмотром лишенной чувства юмора подозрительной девки?

Я убеждаю себя не обращать на нее никакого внимания, привстаю над унитазом и подсовываю под струю стаканчик, благодаря бога за то, что не боюсь возможной неудачи. Стаканчик наполняется, я ставлю его на приступку у стены, затем довожу процесс до конца и мою руки. Кимберли стоит, разглядывая стаканчик с мочой.

— Теперь она ваша, — говорю я, показывая на стаканчик.

Кимберли подходит, поднимает стаканчик и удивленно рассматривает.

— Амелия, — произносит она, — тебе следует пить больше воды.

— Почему? — спрашиваю я, раздумывая над тем, не двинуть ли ей как следует.

— Здоровая моча, — объясняет она, — должна быть почти прозрачной. — Мы вдвоем рассматриваем жидкость в стакане, цвет которой близок к оранжевому.

— Прекрасно, — говорю я. — Спасибо за совет. Теперь я могу идти?

Кимберли кивает и выскальзывает из туалета. Я иду вслед за ней, размышляя над тем, не собирается ли она занести в мою карточку еще и цвет моей мочи.

Как же мне не хватает моего коммуникатора: так хочется хоть пообщаться с кем-нибудь из знакомых. Конечно, можно встать в очередь и позвонить по телефонному автомату, который оккупировал Рич — восемнадцатилетний юноша из Баулдера[36], с того самого момента, как я сюда приехала. Как бесчеловечно: двадцать взрослых людей и один телефон на всех, но, с другой стороны, столь же нелепо обвинять женщину, которая не является алкоголичкой, в том, что протащила с собой зубной эликсир с целью тяпнуть его втихаря, да еще всем своим видом показывать, будто она собирается сжульничать, сдавая мочу. Даже если Рич, этот мальчишка из Колорадо, когда-нибудь слезет с телефона, я все равно не буду звонить ни маме, ни вообще кому-либо. Мне никто не доверяет, поэтому, если я назову всех этих людей психами, в это все равно никто не поверит. И уже не в первый раз я понимаю, что у меня нет настоящих друзей. Но впервые эта мысль не доводит меня до слез. Может, у меня уже просто не осталось их?