Тусовщица

— Валяй, — говорю я, зажигая, кажется, восемьдесят седьмую сигарету за этот день. Я должна была понимать, что обида — это самое приятное переживание за день, учитывая, что моя жизнь постепенно превращается в угнетающую рутину, озаряемую лишь «Кэмел лайтс» да печеньем. И потом, Томми мне нравится.

— Ты поражаешь меня своей бездуховностью, — говорит Томми. Он смотрит на меня с грустью, сощурившись, как будто мое лицо — это солнце, а он забыл надеть солнечные очки.

Я ожидала, что он действительно меня чем-то расстроит: к примеру, скажет, что я никак не могу приспособиться к своему окружению или запустила свою внешность, но это замечание меня нисколько не обидело. Я даже не очень хорошо поняла, что он имел в виду.

— Бездуховностью? — спрашиваю я, выдыхая дым. — Я не очень религиозна, это правда. И, кстати, — добавляю я с улыбкой, — ты меня нисколько не обидел.

Впервые за все время Томми не улыбается. Он останавливается, и мы оказываемся лицом друг к другу.

— Духовность вовсе не обязательно подразумевает религиозность, — отвечает он.

Я понимаю, к чему он клонит. Я знаю, что трезвенники одержимы мыслью обратить всех и каждого к Господу, хотя и именуют Его «высшей силой», чтобы не спугнуть тех, кто не является католиками или кем-нибудь еще. И я понимаю, что Томми сейчас будет говорить о Боге.

— Разумеется, — отвечаю я, понадеявшись, что разговор окончен и теперь мы сможем спокойно пройтись обратно до больницы.

— Можно просто пойти на пляж и полюбоваться океаном, и это будет проявлением духовности — говорит он, сохраняя полное спокойствие. — Или — в зоомагазин, опуститься на пол и поиграть со щенками, или просто побыть на природе и вдыхать аромат цветов.

Для гетеросексуала Томми слишком впечатлителен, и эта его лекция о духовности даже вызывает у меня улыбку. Я вынуждена признать, что сидеть на пляже, играть со щенками и нюхать цветы — чертовски здорово. И я даже не могу вспомнить, когда делала это в последний раз.

Сегодняшняя группа ничем не отличается от вчерашней, просто сегодня каждый из выступающих решает по своему усмотрению, кто будет говорить дальше. Я сижу, обрываю заусенцы и чувствую себя в полной безопасности, потому что, как мне кажется, мне прекрасно удается оставаться незамеченной. Чему я очень рада с момента начала сборища, потому что мне приходится выслушивать очередную хренотень. Оказывается, «розовое облако» — это такое место, куда попадаешь, когда ведешь здоровый образ жизни, и все вокруг кажется настолько прекрасным, что даже приходится щипать себя, чтобы удостовериться, будто не спишь, а добрая половина обитателей «Пледжс» клянется, что они там побывали. Я, наверное, никогда не пойму, почему эти люди придумывают столь смехотворные названия — им же не ставят оценки за то, как они ведут себя во время реабилитации. «Может, они просто актеры, — думаю я. — Как и все в Лос-Анджелесе».

Наконец, наступает черед красавчика. Сначала он представляется — «Джастин, алкоголик», — потом произносит следующее:

— Должен сказать вам правду: я не знаком со всей этой белибердой насчет розового облака. — Он отбрасывает волосы со лба, и в этот момент я в него влюбляюсь. Потому, что у него такие красивые скулы и потому, что он, судя по всему, единственный в этой комнате, кто говорит правду. — Я скучаю по коке каждой клеточкой своего тела. Мне не нравится вести здоровый образ жизни. Просто для меня это настолько… неестественно.

— Это в тебе говорит твоя болезнь, — вставляет Томми.

Я ожидаю, что Джастин сейчас резко ответит, сказав, что болезнь не может говорить, и большинство людей вообще не верит во всю эту хрень, но он, напротив, согласно кивает.

— Я знаю — это так, и знаю, что это чувство пройдет, такое уже было, просто меня… бесит, что я болен. Мне кажется несправедливым, что мои друзья спокойно могут ходить на вечеринки без того, чтобы оказаться в конце концов в компании таких придурков, как вы.

Я-то думала, что все сейчас обидятся, а они только кивают и смеются, а Робин даже хлопает в ладоши. «Наверное, она хочет с ним переспать», — приходит мне в голову вполне логичная мысль. Но мне совершенно непонятно, что творится со всеми остальными. Получается, будто они знают, что они — «придурки», и находят это забавным! Обычно, когда люди осознают подобные вещи, это их сильно тревожит, но ни в коем случае не забавляет, думаю я. Даже сам Джастин хохочет, и я чувствую, как его поведение начинает меня невероятным образом смущать. Он показался мне таким классным, хотя вполне возможно, что он такой же псих, как и все остальные. По крайней мере, это объясняет, почему у него такой чертовски жизнерадостный вид, несмотря на то, что он сейчас сказал, как его все бесит.

И в тот момент, когда я раздумываю над тем, заслуживает ли Джастин быть обожаемым мною, я слышу, как он произносит мое имя. Я одновременно шокирована, польщена и перепугана, хотя пытаюсь оставаться спокойной.