И вдруг все становится предельно ясно. Я давно уже не любила спиртное, у меня от него всегда болела голова и появлялась усталость. Но я позволила Томми и всем остальным в центре убедить себя в том, что кокаинщица и алкоголичка — это одно и то же. Но теперь я знаю — господи, да любой бы уже давно понял! — что это не так. Это совершенно разные вещи. А я последние шесть с половиной месяцев встречалась со всеми этими бывшими алкоголиками и только теперь поняла, что это было откровенной нелепостью. Джастин был единственным, к кому я по-настоящему привязалась, и он, в конец концов, бросил ездить в «Пледжс». Почему я позволила всем этим трезвенникам-активистам оказывать на меня влияние?
Единственный, кто бы меня понял и смог бы ответить на этот вопрос, был Джастин. Поэтому, пока Джереми проверяет сообщения и почту, я достаю из сумки свой коммуникатор и второпях набираю его номер.
«Извините. Почтовый ящик абонента переполнен. Попробуйте оставить сообщение позднее».
Снова этот проклятый автоответчик, неизменно твердый и спокойный, голос, которому нипочем критические и затруднительные ситуации. А поскольку Джастин принадлежит к числу тех рафинированных современных созданий, у которых вместо домашнего телефона сотовый, я не смогу до него дозвониться. Можно позвонить Стефани, думаю я, но понимаю, что, как бы она ни старалась, она все равно меня не поймет. А выслушивать мнение Рэчел мне сейчас почему-то не хочется. «Они» говорят, что, если тебе приспичит выпить, надо как можно скорее позвонить кому-нибудь, занятому в данной программе. Но я попыталась, убеждаю я саму себя. Я сделала все в точности так, как меня учили.
— Ну что, детка, у меня есть «Шато-марго» девяносто пятого года, могу открыть, если ты не против, — говорит Джереми, присоединяясь ко мне на балконе. И я ощущаю безошибочный запах Drakkar Noir, который до этого не ощущался.
— Джереми, я должна тебе кое в чем признаться, и это ужасно, — начинаю, рассматривая громадный бассейн внизу.
— Люблю ужасы. — Если голосом можно ухмыляться, то именно это он сейчас и сделал.
— Я не пью. Я завязала. — Он в замешательстве смотрит на меня, и я добавляю: — Я прошла курс реабилитации.
— Но…
— Я притворялась в ту ночь в «Рузвельте», — говорю я, и он морщит лоб, отчаянно пытаясь восстановить в памяти события той ночи. — Налитая в рюмку вода с виду ничем не отличается от водки.
— Ничего себе, — произносит он, до жути заинтригованный. — Но почему?..
— Когда-то я действительно была отпетой чокнутой тусовщицей, — отвечаю я. — Запиралась дома и безостановочно нюхала кокаин. Потом я совершенно утратила над собой контроль, потеряла работу и вообще вела себя как полная идиотка. А потом, когда мне удалось убрать за собой все это дерьмо, мне предоставили возможность вести колонку, в которой бы я описывала все те безумства из своей прошлой жизни, и… колонку я веду, отбирая для нее события прошлого, только…
— Играй свою роль, — говорит он, одобрительно кивая. — Это действительно ужасно, детка. И мне это нравится.
Я улыбаюсь, ощущая громадное облегчение.
— Ты не думаешь, что я окончательно рехнулась?
Теперь очередь Джереми улыбнуться.
— Именно так я и думаю, — отвечает он. — Только в хорошем смысле. — И он разворачивается, чтобы пройти обратно в комнату. — Что тебе тогда принести? У меня есть клюквенный сок, можно…
— В том-то и дело, — перебиваю я его. — Я не пила шесть с половиной месяцев, и сейчас мне хочется выпить.
— Но ты же только что сказала…
— Я сказала, что была кокаинщицей. Это в центре меня убедили, что я еще и алкоголичка.
Он внимательно смотрит на меня.
— Я слышал, что они там всех называют алкоголиками, — произносит он.
Я киваю.
— Так оно и есть. Это я все к тому, что не против, чтобы ты открыл эту бутылку.
Джереми оглядывает меня с ног до головы и кивает.
— Прекрасно, — с улыбкой говорит он. — Пойду принесу.
Первая мысль, посетившая меня, когда я сделала глоток из хрустального бокала и почувствовала, как по пищеводу потекла знакомая на вкус горьковатая жидкость: «И только из-за этого поднимать столько шуму? Все эти девизы, собрания, бесконечный треп о чувствах — все только из-за этой водички?» И, ощутив прилив уверенности, я делаю еще один глоток. На вкус… отличное. Даже превосходное. Но я бы не стала сравнивать это с первой каплей воды после шести с половиной месяцев пребывания в пустыне, ни в коем случае. «Ясно же, — думаю я, — что если бы я действительно была алкоголичкой, то это был бы знаменательный момент в моей жизни». Но для меня это не более чем распитие какого-то напитка.
— Превосходное, — говорю я, улыбаясь Джереми. Я никогда не умела отличать марочные вина от десятидолларовых, и меня это всегда смущало. «Если бы я была алкоголичкой, то наверняка бы хорошо разбиралась в винах, ходила бы в дегустационные залы, и все такое», — убеждаю я себя, а Джереми пускается в разглагольствования о том, почему особенно важна датировка вин.