Тут и там. Русские инородные сказки - 8

— Глупости, — буркнул дед. Он зажал в зубах трубку, поэтому у него получилось «гъупости». — Ждать целый час из-за того, что какие-то чертовы монашки… — Я представила себе, как отреагировала бы на «чертовых монашек» директриса колледжа сестра Селеште, и фыркнула от смеха. Бабушка кинула недовольный взгляд вначале на меня — я сжала губы и попыталась сделать серьезное выражение лица, потом на деда. Дед вынул трубку изо рта и улыбнулся. Улыбка у него была удивительная — мягкая и как будто слегка виноватая. — Почему бы вам, дорогая, — сказал он, целуя бабушке руку, — почему бы вам не поговорить с сестрами? Я уверен, они будут не против отпускать Терезиню пораньше.

Прошло пятнадцать лет, но я до сих пор помню то острое чувство восторга, которое охватывало меня всякий раз, когда в без четверти двенадцать в классной комнате раздавался осторожный стук и в дверь заглядывало щекастое лицо водителя Пинту.

— Барышню. Терезу ждут к обеду, — извиняющимся тоном говорил он и добавлял галантно: — Если сестра не возражает.

Сестры кривились, но не возражали. Только однажды молоденькая нервная сестра Маргарида, преподававшая у младших девочек рисование и физкультуру, попробовала возмутиться.

— Правила существуют для всех! — трясла она пальцем у носа Пинту. — Для всех! Не только для тех, кого не забирают домой на машине!

Сестра Маргарида кричала, мои соученицы злорадно поглядывали на меня, и я уже совсем было собралась бурно зарыдать, но тут прибежала директриса. Через минуту мы с Пинту уже шли к машине, а сестра Селеште увела сестру Маргариду в коридор.

— …вы отдаете себе отчет, чьяона внучка?! — донеслось до меня. Я оглянулась. Сестра Селеште что-то говорила сестре Маргариде, и та смотрела на меня со странной смесью ужаса и жалости.

Я не могу назвать точную дату, когда я решила, что с моим дедом связана какая-то страшная тайна. Может быть, это произошло, когда я услышала слова директрисы. Может, два дня спустя, когда сестра Маргарида уже в половину двенадцатого велела мне складывать альбом и краски, чтобы не опоздать к обеду и не рассердить дедушку. А может, на каникулах, когда я зашла днем в маленькую столовую и увидела, что дед разговаривает с нашей старшей горничной Алзирой. Алзира сидела боком у стола и чистила серебряные ножи, когда дед со своей мягкой, чуть виноватой улыбкой спросил, не заходила ли она в его отсутствие в кабинет. Алзира побелела до синевы, вскочила и начала хватать ртом воздух. Нож она выставила перед собой, как будто защищаясь. Дед поморщился.

— Ну бросьте, бросьте, — сказал он. — Я же только спросил. Что ж вы такая чувствительная?

Он сделал шаг к Алзире — видимо, чтобы взять у нее нож, но Алзира подпрыгнула, как коза, налетела на огромные напольные английские часы и чуть не упала. Дед тихо, но зло выругался, резко развернулся и вышел из комнаты. Через секунду громко хлопнула дверь его кабинета.

В тот день ужин нам подавал ординарец Мейрелеш, и, когда перед сном я забралась в кухню, чтобы поискать, не осталось ли от ужина булочек, услышала, как он обсуждает чувствительную Алзиру с кухаркой Деолиндой.

— Сама виновата, дура любопытная, — говорил Мейрелеш, что-то звучно прихлебывая из кружки. — Уж на что я мужик и солдат, и то в его кабинет не сунусь. Жить-то мне еще не надоело.

— Дааааааааа, — с сомнением протянула Деолинда. — А все равно жалко ж девчонку. Ну, любопытная. Ну, дура. Что ж теперь, сразу убивать?

Больше я Алзиру не видела. Бабушка сказала, что она уволилась, а вместе с ней уволились вторая горничная и кухарка Деолинда. После этого я стала замечать, что все в доме, кроме меня, боятся моего мягкого деда куда больше, чем бабушки, хотя бабушка может вспылить, накричать и даже ударить, если ей попасться под горячую руку, тогда как дед ругался редко и никогда не повышал голоса.

Подруг у меня не было, и обсудить эти странности было не с кем. Женская Прислуга — горничные, кухарки, судомойки — постоянно менялась, я даже имена их не успевала запомнить. Неизменными оставались только ординарец Мейрелеш и шофер Пинту. Пинту я любила, но он казался мне глуповатым, поэтому я принялась осаждать Мейрелеша. Хитрый ординарец как мог уходил от моих вопросов, выдумывал несуществующие дела, прятался, а один раз даже сбежал от меня через окно библиотеки, но у меня было одно неоспоримое достоинство: я была невероятно упряма.

Сейчас мне нравится говорить, что я человек настойчивый и целеустремленный, но в детстве бабушка утверждала, что я упертая как мул. Если я что-то брала себе в голову, не было такой силы, которая бы заставила меня свернуть с пути. Как ни пытайся бедняга Мейрелеш избегнуть встречи со мной один на один, у него не было ни малейшего шанса. В конце концов я подкараулила его в саду после обеда — он собирался полежать на травке и спокойно покурить, когда я выбралась из кустов и наставила на него подобранную где-то палку. Я предложила ординарцу сделку: он отвечает на мои вопросы, а я не рассказываю деду, что он тайком заходил в его кабинет. Мейрелеш поперхнулся дымом.