Тутанхамон

Э й е. В самом деле, мальчик мой… наследник престола… (с трудом, то и дело вытирая со лба обильно выступающий пот) всю жизнь она ненавидела вас, как чужих детей, как отродье. Вас и вашу матушку, которой завидовала чёрной всепожирающей завистью за то, что она была как плодородная земля, в отличие от неё, пустыни. Позже она приказала отправить вашу матушку в заточение, чтобы вы никогда не запомнили её ласк и не полюбили её сыновней любовью, и, конечно же, чтобы отвадить конкурентку, имевшую шанс занять её место. Мы с уважаемым Хоремхебом очень хотели помочь вашей матушке, но не смогли. Это было выше наших сил, за рамками наших полномочий. Мы не влияем на тюремное ведомство, которое, к слову, я очень советую вам передать под юрисдикцию армии, а не выделять в особую всесильную контору, как при вашем батюшке… Но, возвращаясь к нашему вопросу, к Нефертити, я хочу сказать, что все её улыбки и холодные ласки мачехи были ничем иным, как фасадом, за которым крылось тайное желание вам всяческих зол. Теперь же она намерена реализовать свои давние замыслы и продолжить тоталитарную политику вашего покойного батюшки… В данном случае позвольте мне на правах вашего советника рекомендовать вам принять меры, предложенные господином главнокомандующим армией…

Т у т а н х а м о н (с трудом скрывая подступающий ужас) Учитель… я не узнаю вас… Вы всегда учили меня быть гуманным, понимать и прощать своих обидчиков, сострадать всем, кто нуждается в сострадании. Слушая вас мне казалось, что Нефертити – несчастная женщина, чьё горе и мучения заставили её помешаться на власти. Не вы ли говорили, что такой человек способен стать рабом одного сильного, чтобы только быть повелителем сотен слабых? Позволять угнетать себя одному, чтобы самой угнетать сотни? Мне жалко её, хоть мне ещё жальче маму, пострадавшую от её самодурства. Но я не хочу причинять ей вред. Она и так натерпелась от Эхнатона…

Х о р е м х е б (начавший раздражаться) Будьте покойны, она отыгралась. В том числе и на вашей матери. И на матерях тех, кого казнили по лживым доносам. У нас на руках официальная статистика репресированных. Эйе, припомните сколько…

Э й е (внезапно резко) Не стоит, Хоремхеб. Прошу вас, не давите на него! (Тутанхамону, почти что нежно, вновь пытаясь взять его за руку) Мой мальчик – позволь пока называть тебя так – семнадцать лет я учил тебя состраданию и человечности, но сейчас я должен преподать тебе последний, самый трудный урок. Мы должны иметь силы забывать о сострадании к тем, кто не знает сострадания, чтобы хоть немного очистить империю…

Т у т а н х а м о н. Мне странно слышать это от вас… Но я понимаю, что вы хотите сказать, и что вы не хотите никому зла. Но как можно забыть о сострадании? Как оно может быть выборочным? Может ли дождь падать на землю так, чтобы оставлять на ней сухие острова? Это чувство можно подавить либо напрочь, либо же не подавлять вовсе.

Х о р е м х е б. Увы, иногда мы перестаём быть в первую очередь человеком, для которого главное это чувства. Иногда мы превращаемся в должностное лицо.

Т у т а н х а м о н. Лицо? (В ужасе) О, нет! Вот оно проклятие, о котором говорил Эхнатон! Стало быть, я и вправду проклят! Но я ещё могу повернуть всё вспять…

Э й е. Нет, это совсем не проклятие. И это совсем не то, что сказал Хоремхеб… (сурово глядя в сторону Хоремхеба) Изменять своим привычкам вредно, и если ты привык говорить языком команд и приказов, так лучше не лезть в поэзию или философию. (Тутанхамону) Мы часто говорили с тобой о Яхмосе, Хатшепсут, Нармере. Они ведь тоже были царями, но они оставались людьми. Да, быть царём – это большой труд, ибо чувства необходимо мирить с долгом…

Т у т а н х а м о н. Нет, они какие-то особенные люди! Не зря до Эхнатона их приравнивали к богам, ведь человеку не под силу такой труд! Я хочу быть человеком, власть испортит меня. Сначала я расправлюсь с Нефертити, потом придётся расправляться ещё с кем-нибудь, кто всего лишь навсего скажет что-нибудь обо мне не так, как положено говорить о фараонах. Что если какой-нибудь человек просто не понравится мне, и я буду подвержен соблазну воспользоваться своей властью? А что если понравившаяся мне девушка скажет, что я некрасив, но власть позволит мне её неволить… Нет, учитель, освободите меня от этого!

Х о р е м х е б. Будьте уверены, вам никто так не скажет.

Т у т а н х а м о н. Это ещё хуже – подумать и не сказать! Если люди будут принуждны быть рядом со мной только лишь потому, что я царь, и им будет запрещено пытаться от меня освободиться?

Х о р е м х е б. Поверьте мне, даже никто не подумает.

Т у т а н х а м о н. Ещё хуже! Хуже! Не подумает разумом, но почувствует сердцем!

Х о р е м х е б. Это тот редкий случай, когда сердце отдают под абсолютный контроль разума.