Тутанхамон. Книга теней

Нахт тянул время.

— Одного из нас не хватает, — сказал он наконец достаточно громко, чтобы я мог его слышать. — Нам следует подождать Себека.

— Я не согласен! Время идет, мы должны начинать церемонию без него. С какой стати бог должен ждать Себека? — вопросил один из присутствовавших и был поддержан хором одобрительных возгласов.

У Нахта не было другого выбора, нужно было начинать. С моего наблюдательного пункта за колонной я смотрел, как Хети завязывали глаза черной тканью, чтобы он не мог ничего увидеть. Затем был внесен маленький сундучок, из которого достали золотую шкатулку. В ней оказалось глиняное блюдо в форме человеческой фигуры, а на нем лежало нечто вроде пшеничного каравая или пирога, имевшего грубые очертания человеческой фигуры.

Нахт пропел над пирогом гимн: «Слава тебе, Осирис, Владыка вечности, царь богов! Многоимённый, дивный образами, тайный обрядами в храмах…»[4], и так далее. В конце концов песнопение закончилось, пирог был воздет вверх и затем разделен на четырнадцать частей, и каждый из присутствующих, согласно ритуалу, вкусил один из кусков. Видимо, здесь имелись в виду те четырнадцать частей, на которые Сет, завистливый брат, расчленил тело Осириса после того, как убил его. Теперь бог ритуально переродился в каждом из причастившихся. Лишь один кусок пирога оставался нетронутым — для Себека.

После того, как церемония завершилась — и должен признаться, я был разочарован тем, что она представляла собой всего лишь символическую трапезу, — двенадцать прибывших столпились вокруг Нахта, желая начать обещанный эксперимент. Он достал из-за пазухи кожаный кошель и разразился длинной речью, отчасти чтобы выиграть время, заново перечисляя все, что он знал о действии и природе этой пищи богов, а также выражая надежду, что она принесет им божественные видения. Себека все не было.

Наконец, осознав, что времени больше не осталось, Нахт раскрыл кошель и косметической ложечкой зачерпнул из него щепотку порошка. Посвященные рассматривали вещество, зачарованные его легендарным могуществом. К тому времени Хети должен был уже испытывать изрядное беспокойство, поскольку близился миг эксперимента. Однако внезапно Нахт сказал:

— Не стоит тратить такое чудо на раба. Я сам отведаю пищи богов.

Окружающие с энтузиазмом закивали. Я мог себе представить охватившее Хети облегчение. Должно быть, Нахт решил, что актерского дарования Хети будет недостаточно, а возможно, ему пришло в голову, что сам он сумеет затянуть представление подольше, на тот случай, если Себек все-таки появится.

— Вы хотя бы сможете описать нам свои видения во всех деталях, чего нельзя ожидать от раба, — снисходительно проговорил голубоглазый поэт.

— А мы будем рядом и запишем все, что вы, возможно, станете говорить, будучи охвачены видением, — прибавил другой посвященный.

— Вы станете живым оракулом! — взволнованно подхватил третий.

Искусно изображая ритуальные действия, Нахт размешал ложку порошка в чашке с водой, после чего выпил воду медленными, осторожными глотками. В комнате царила полнейшая тишина, каждый с восторженным ожиданием глядел в его серьезное лицо. Вначале ничего не происходило. Нахт улыбнулся и слегка повел плечами, как будто разочарованный. Однако затем на его лицо вернулось серьезное выражение, превратившееся в напряженно-сосредоточенное. Если бы я не знал, что он играет роль, я бы и сам был полностью убежден в подлинности его видения. Он медленно поднял руки, повернув их ладонями вверх и следуя за ними взглядом. Теперь его, казалось, поглотил транс; широко раскрытые глаза не мигая уставились на нечто незримое в воздухе перед ним.

А потом то, что было игрой, стало реальностью. Между маленькими ровными огоньками масляных светильников в полумрак храма вступила тень. Фигура, отбрасывавшая эту тень, была самой тьмой — маленькая, размером почти с животное. Ее форма и черты лица скрывались за складками черной материи, которая окутывала ее с головы до ног. Я ощутил, как страх накрывает меня подобно ледяному плащу. Я вытащил нож из ножен, схватил фигуру сзади и приставил клинок к горлу.

— Сделай три шага вперед.

Фигура прошла вперед, к свету ламп, запинаясь, словно животное на рынке. Посвященные изумленно обернулись к нам при этом нежданном и недопустимом вторжении.

— Повернись, — приказал я.

Фигура повиновалась.

— Сними капюшон.

Она медленно подняла материю, открывая лицо.

Девушка была немногим старше моей собственной дочери Сехмет. Я никогда не видел ее прежде. Это была одна из тех девушек, мимо которых можно пройти на улице и не заметить. Она присела на низкую скамью, зажав между ладонями кружку с водой, дрожа и всхлипывая. Нахт бережно накинул ей на плечи льняную шаль и отошел, чтобы дать нам поговорить с глазу на глаз, а также чтобы успокоить протестующий ропот, который уже начинал раздаваться среди его друзей, членов общества.

Я легонько приподнял подбородок девушки, заставляя ее посмотреть на меня.

— Что произошло? Кто ты?

Между ее стиснутых век просочилось несколько слезинок.