Тутанхамон. Книга теней

Всякий раз, как эхо доносило до нас очередной крик, он уводил нас все глубже и глубже в катакомбы. Только тут мне пришло в голову, что даже если мне удастся спасти сына, то потом я навряд ли отыщу выход наружу. Это все игра, понял я. Он заманивает меня в ловушку! Я остановился, и когда послышался следующий крик, закричал в ответ:

— Я дальше не пойду! Иди сюда сам! Покажись!

Мой голос пронесся по переходам, отдаваясь от стен и повторяясь по всему лабиринту, пока не угас полностью. Мы с Тотом ждали в огромном темном пространстве, в нашем маленьком кружочке слабого, но утешительного света. Вначале мы не видели ничего. Но затем во тьме замерцало слабое сияние — было невозможно оценить, насколько близко или далеко она была от нас, эта крохотная точка света. Однако мы смотрели, как она растет и расцветает, и когда она осветила стены прохода, я увидел то, что было внутри нее.

Движущуюся тень.

Глава 48

На Себеке была черная маска Анубиса, шакала, Стража Некрополя; нарисованные зубы бело поблескивали в темноте. Я увидел у него на шее церемониальное золотое ожерелье.

— Ты привел с собой бабуина, — сказал он своим низким, бесцветным голосом.

— Он настаивал на встрече с тобой.

— Он — Тот, Писец Иного мира. Возможно, он и заслуживает места на этом собрании, — ответил Себек.

— Сними маску, Себек, и погляди мне в глаза, — сказал я.

Великие катакомбы, этот лабиринт мрака и тишины, походили на огромное, гулкое ухо богов. Может быть, они действительно слушали каждое слово?

Себек медленно снял маску. Мы поглядели друг на друга. Я с ненавистью смотрел в его серые как камень глаза.

— У тебя мой сын. Я хочу получить его обратно. Где он? — спросил я.

— Здесь, но спрятан. Я верну его тебе. Но сперва ты должен дать мне кое-что.

— Оно у меня, но я не отдам его тебе, пока мой сын не будет в безопасности, рядом со мной.

— Покажи это мне.

Я поднял кожаный мешочек так, чтобы он мог видеть его при свете лампы. Себек жадно воззрился на него.

— Мы уперлись в тупик. Я не скажу тебе, где мальчик, пока не получу этот мешочек. А ты позаботишься о том, чтобы я не завладел мешочком до тех пор, пока ты не получишь мальчика. Так давай будем вести себя как разумные люди и взглянем на проблему под другим углом.

— А именно?

— Цена жизни твоего ребенка — всего лишь небольшая беседа со мной. Я давно думаю о тебе как об уважаемом коллеге. В конце концов, у нас ведь очень много общего.

— Нам нечего обсуждать. И я ничем не похож на тебя. Мне нужен лишь мой сын. Живой. Сейчас же. Если ты что-то с ним сделал, если повредил хоть какую-то частичку его тела…

— В таком случае, чтобы получить его, ты должен проявить терпение, иначе я не скажу тебе ничего, — холодно ответил Себек. — Я давно ждал этой минуты. Подумай, Расследователь тайн. У тебя ведь тоже есть вопросы — возможно, у меня найдутся на них ответы.

Я заколебался. Как и все убийцы такого типа, он был одинок. Он жаждал быть понятым.

— О чем ты хочешь поговорить?

— Давай поговорим о смерти — поскольку это то, что очаровывает нас обоих. Смерть — величайший из даров, ибо она одна дает нам совершенство и превосходство над этим безнадежным и пошлым миром крови и пыли, — провозгласил Себек.

— Смерть — не дар. Смерть — это потеря, — возразил я.

— Нет, Рахотеп. Более всего ты чувствуешь себя живым, когда находишься совсем рядом со смертью. Я знаю, что это так, несмотря на милый уютный мирок твоей семьи. Дорогие детки, любящая жена… Однако смертные — это всего лишь мешки с кровью, костями и мерзкими тканями. Сердце, то самое знаменитое сердце, о котором столько говорят наши поэты и любовники, — это только кусок мяса, не более. Рано или поздно все это сгниет.

— Это называется человеческим состоянием, и мы стараемся использовать его как можем. То, что делаешь ты, тоже очень банально. Ты убиваешь беззащитных, одурманенных мальчиков и девочек, а также маленьких животных. Ты снимаешь с них кожу, ломаешь им кости и вытаскиваешь глаза. И что? В этом нет ничего особенного. На самом деле это просто жалко. Ты просто школьник, мучающий кошек и жуков. Мне доводилось видеть гораздо худшие вещи. Для меня не важно, почему ты убивал их именно так. Это не имеет значения. Это был просто извращенный спектакль смерти, который ты разыгрывал для собственного удовольствия. Ты говоришь о превосходстве, однако погляди на себя; ты залез глубоко в катакомбы, одинокий, разочарованный человечек, всеми презираемый неудачник, отчаянно жаждущий добраться до содержимого вот этого маленького кожаного мешочка.

Его дыхание участилось. Нужно было поддразнить его еще больше.

— А ты знаешь, что один из мальчиков не умер? Он жив. И он тебя описал. Он сможет опознать тебя, — продолжал я.

Себек тряхнул головой.

— Слепой свидетель? Нет, Рахотеп, это ты отчаялся, а не я. Это ты здесь неудачник. Царь мертв, твоя карьера закончена, а твой сын в моей власти.

Я с трудом сдержался, чтобы не хрястнуть его об стену катакомб и не разбить ему лицо лампой. Но этого делать не следовало, поскольку как тогда я найду Аменмеса? И к тому же мне по-прежнему нужны были ответы.