Тутмос

Фараон открыл глаза, усталые, отягощённые сном. Распорядитель церемоний почтительно осведомился, не желает ли его величество отведать какой-либо пищи. По лицу Тутмоса было видно, что он готов отказаться, но верховный жрец опередил его, сказал, что владыке необходимо подкрепить свои силы, что роды Иси всё ещё продолжаются, а здоровье фараона не позволяет ему столь долгое время оставаться без пищи и питья. Молодой фараон подчинился молча, как в детстве, беспрекословно. А может быть, у него просто не было сил возражать, да и к чему? Слуги принесли стол, накрыли его с быстротой, достойной волшебных сказок. Верховный жрец наклонился над плечом владыки:

— Твоё величество, прикажешь позвать музыкантов?

— Нет.

Стремительно, беззвучно снуют проворные слуги, по покоям разносится аппетитный аромат свежего пшеничного хлеба и жареного мяса, хотя всё ещё сильно пахнут целебные курения, сладковато-неприятно. Слуги зажигают факелы, превращающие ночь в день, томительное бдение — в обычный царский ужин. Словно бы и нет страдающей женщины за дверью, маленькой женщины с испуганными глазами, от которой сейчас зависит судьба Кемет, по крайней мере на ближайшие годы. А вдруг родится девочка? Что ж, фараон не разлюбит Иси, он будет ждать. Оба они ещё молоды, вот только болезнь… Тутмос ест медленно, совсем без аппетита, просто потому, что нужно есть. Как в детстве. Но и это хорошо для больного, только слегка освежённого сном, уже столько часов сидящего почти неподвижно в золотом кресле. На стенах покоев, покрытых многоцветной росписью, играют весёлые оранжевые блики. Вот родится сын — и Тутмос прикажет устроить праздник, какого ещё не бывало, с катанием на барках, с музыкой, с огнями на воде. Очень приятно смотреть на огни в воде, на золото и рябь. И в глаза Иси он будет смотреть до тех пор, пока не закружится голова, пока не почувствует, что очутился на дне этих глаз.

— Что там, Аменемнес?

— Твоё величество, Джосеркара-сенеб говорит, что недолго ждать священного часа.

— Сколько же это?

— Этого никто не может сказать, прости меня, божественный фараон.

— А что говорят звёзды?

— Их расположение благоприятно для твоего величества.

— А для Иси?

— Тоже.

Тутмос отлично знает, что ему всё равно не скажут правды, но предпочитает услышать эту утешительную ложь или, скорее, полуистину. Царский кравчий угадывает желания повелителя по малейшему движению его бровей, тёмное вино густой струёй льётся в золотой кубок. Жажда — непременный спутник лихорадки, когда приступ проходит, фараону хочется пить. А вино очень хорошее. В прошлом году царские виноградники в дельте дали обильный урожай. Если родится сын, фараон прикажет упомянуть об этом событии на всех печатях. «Вино из дома Тутмоса, с западного рукава, год царствования шестой, в год рождения его высочества Тутмоса, возлюбленного сына повелителя Обеих Земель». Да, очень красиво. Сыну он даст своё имя. Поистине, ребёнок, которого ждут с таким нетерпением, должен нести на себе благословение богов. Всё, всё будет у него, если только он родится на свет мальчиком. Тогда и его величество Тутмос II преодолеет всё — болезнь, слабость тела, неприязнь к главной царице, мелкие обманы и злодейства царьков Ханаана и Куша, даже разорение царской казны, что вполне может случиться, если не вести победоносных войн на юге и северо-востоке…

Аменемнес прислушивается к звукам, доносящимся из соседних покоев, но слышит только шелест шагов, только приглушённые голоса. Иси больше не кричит, не стонет, и это тревожит старого жреца. Не начал бы фараон прислушиваться к этой опасной тишине, которая может разразиться чем угодно — и благословением небесного Хапи, и чёрной бурей. Он снова кладёт свою сухую, узкую ладонь на плечо повелителя.

— Твоё величество, прикажешь укутать тебя потеплее?

— Нет, мне совсем хорошо. Вино согрело грудь, Аменемнес…

— Лучше закрой глаза, твоё величество, они воспалены и могут заболеть.

— Веки слишком тяжёлые, Аменемнес. Я не хочу спать.

— Это действие трав. Лучше будет, если ты погрузишься в сон.

— Сон больше не придёт, мне только будет казаться, что я засыпаю.

— Придёт, если ты выпьешь немного из этого кубка.

— Я больше не хочу усыпляющих трав!

— Это может продлиться долго. Зачем же нужен ещё один приступ? Прошу тебя, твоё величество, сделай хотя бы несколько глотков.

Молодой фараон снова подчиняется верховному жрецу, хотя и казался преисполненным намерения настоять на своём. Всё-таки не зря божественные отцы всегда стояли у трона владык. Какой же властью обладает старый Аменемнес, если он умеет так подчинять себе волю царя! И при этом всегда спокоен, внушительно спокоен. Невозможно представить себе, чтобы он повысил голос. Удивительно!