Туула

В доме сохранилась и серая общая тетрадь в клеточку фирмы канцелярских принадлежностей «Ashelm», еще одна свидетельница того, что мои дражайшие родственники в самом деле жили рядом с Туулой. Правда, ее тогда еще не было на этом свете, как и меня, но уж они-то наверняка заглядывали в дом с апсидой, чтобы одолжить спички, соль, цикорий или просто поболтать. Вполне вероятно, что и мои седоголовые кузены приходили в гости к девочкам в ту же самую квартиру, где спустя четыре десятилетия у Петрилы поселилась Туула... Они, наверное, крутили пластинки, решали задачки по алгебре и вслушивались в звуки далекой канонады... Неизвестно, чем тогда занимался подросток Петрила, а Герберта Штейна, Валентинаса Граяускаса, Аурелиты и прочих даже в заводе не было... Зато у меня есть основания полагать, что здесь мои будущие родители делали намеки насчет моего возможного появления на свет. С каким остервенением ищу я хотя бы малейшие свидетельства моей связи с Вильнюсом, будто бы от этого зависит не только моя прошлая, но и будущая жизнь, а может быть, и смерть. Эти потуги порой мне самому кажутся немного смешными, однако не всегда... Ну да, ведь была та темно-серая тетрадка фирмы «Ashelm», военный дневник отца! Уже тогда отец был закоренелым педантом: по возвращении из Германии он с дотошной тщательностью занес в нее четким красивым почерком, строчка за строчкой, свои впечатления - именно впечатления, а не эмоции, хотя уже на первой странице был стих... поэта Бразджёниса... «ВОЗВРАЩЕНИЕ НА РОДИНУ» - с этих слов, написанных печатными буквами, начиналась тетрадь, а за ними следовало:

Золотисто-ярким солнце будет,
Светом озарятся облака —
Мы в Литву вернемся отовсюду,
С дальних перепутий. На века.

Я и раньше украдкой листал «Ashelm», но ничего сугубо интимного там, по-моему, не было, и лишь со временем догадался, что инициалы «Б. Б.» под четверостишием означают не Брижит Бардо, а Бернардас Бразджёнис, лишь со временем... Бардо я увлекся еще в десятом классе, мы со смеху умирали на кинокомедии «Бабетта идет на войну». Сегодня я наряду с педантичностью и «тоской по родине» не без удивления обнаруживаю в отцовской тетрадке и браваду, и зачатки юмора, и искренние признания. Есть в ней и чванство. Первая запись помечена 11-м сентября 1945 года, т. е. временем, когда уже капитулировала и Япония, а отец болтался где-то в Германии. Подобно заправскому туристу, он залпом описывает все «наиболее примечательные» события, случившиеся в течение месяца. Вот они:

11 сентября 1945 г., вторник, 7.30 час. Старт в Неурупинне, со двора молокозавода;

19 сентября - «туризм» по руинам Берлина;

20 - 21 сентября - «черепашьи» бега (Anhalter Bhn.) с разъяснениями американским солдатам, наше время - 24 часа. Дистанция - от улицы до перрона;

21 - 22 сентября - ночевка у лукенвальдских шлюх; нашей невинности грозит опасность!

22 сентября, под вечер, двое блудных сыновей, прикатив на покореженном «хандвагене», постучались в запертые ворота, на которых было написано: «Родина-Мать ждет вас!»...

22 сентября - 11 октября - стоянка в лагере 251;

11 октября - грузимся и уходим;

13 октября - Cottbus, мой друг был избит и опозорен русскими, он нес на плечах крест...

15 октября - Sorrau (Zorow) — первые польские солдаты;

16 - 18 октября - Zorow - кучи дерьма, эшелоны...

Глогау, 19 октября (...). Город полностью уничтожен, вымер, уже и развалины успели порасти травой. В этом даже есть своя романтика, трепетность, не то, что в Берлине, представляющем собой груды кирпича, утопающем в пыли и пепле. Однако благодаря своему величию он сохраняет признаки жизни, а вот такого разрушенного дотла города, как Глогау, мне еще не доводилось видеть. Путешествие по опустошенной Германии производит тяжелое впечатление. Зло разбирает: немцы, с их высоким уровнем благосостояния, начали войну, которая не только сокрушила их самих, но и навлекла беды на другие народы...

Отцовский эшелон подолгу простаивает в полях Польши, отец, подобно остальным, варит мучную болтушку, его уже не удивляет вид разрушенного Минска, он барышничает, прикидывает, что его ждет в Литве. И вот:

4 ноября 1945 г., Вильнюс. С бьющимся сердцем шел я вчера на улицу Малуну, 3. Поднявшись по лестнице на галерею, заметил, что здесь живет уже не Лидия: другие вещи у дверей, нет той чистоты, которую так тщательно поддерживали Лидия и ее семья. Постучался, но никто не открыл дверь, распахнув которую я часто заставал когда-то дома Ее. Не достучавшись, я заглянул к пани Ганульке, там и узнал кое-что...