Туула

Туула! Рассказать тебе, как я попал в ту страну пирамидальных тополей? Запросто. Мне ведь было все равно, куда отправляться. В Минск я прибыл еще в приподнятом настроении, надеялся позабыть всё: тебя, мутное небо над пьяной улицей Расу, всю ту грязь; я даже надеялся, что костоеда, прогрызшая мне нервы и нутро, со временем отступит, и я, может быть, даже уцеплюсь за какой-нибудь жизненный выступ или проскользну в нужную щелку... Ни черта! Ничего я не забыл, ничегошеньки. Видно, и сам не слишком-то старался, ведь видел, даже на почтительном расстоянии, что это - наивная иллюзия. Утешаться, витать в облаках, строить головокружительные планы можно разве что находясь за колючим забором, но лишь только выйдешь оттуда, и они лопаются - тихо, с еле слышным шипением, не причиняя боли, словно проколотый резиновый мяч, из которого выходит воздух. А сейчас я расскажу тебе все как на духу, хотя тебя это и не колышет, Туула. Все-таки послушай. Ох, уж эта радиоточка с ее манерой вечно указывать и приказывать, эти трещотки, висящие в профилактории на стене любой самой задрипанной каморки (вплоть до сортира!). Такой-то и такой-то, марш туда-то и туда-то! К командиру отряда! В оперотдел! В медсанчасть! Порой все-таки транслировалась и чересчур бодряческая программа вильнюсского радио. Вернувшись из медицинской «тошниловки» и скрючившись на своем втором этаже на матрасе, я был вынужден прослушивать какую-нибудь передачу для октябрят. Самому эту точку не вырубить - радио выключали только перед сном, причем сразу все точки, предварительно огласив наказания и наряды на предстоящие работы. Новость настигла меня в прожарочной, куда я принес свой матрас и спецовку. Журнал педикуляции, или - к твоему сведению! - завшивленности здесь заполняли с особой тщательностью и регулярностью: персоналу вовсе не улыбалась перспектива приобрести эту заразу. Серая живность здесь расплодилась далеко не в угрожающих размерах, это верно, и все же она не была в диковинку. Я бы мог и не носить на прожарку матрас, но подвернулся удобный случай: съехал куда-то мой сосед по нарам, этот заморыш провел тут целый год, но так и не удосужился поинтересоваться, где у нас душ. Так вот, я ждал, когда с крюка снимут мою одежду и выбросят горячий продезинфицированный матрас, как вдруг услышал по радиоточке сообщение, что в Вильнюс в связи с предстоящей выставкой из братской Белоруссии прибыла большая коллекция художественных работ, среди которых наряду с такими-то и такими-то можно увидеть гобелены Марины Печул и... На этом трансляция прервалась, радиоящик захрипел, затрещал и раздался прокуренный басок врачихи из «тошниловки», она перечислила пациентов, которые обязаны немедленно... Для меня этот ад был уже позади, я уже отсчитывал последние дни пребывания на этом корабле пропойц. Об одном подумалось: тявкни этот басок минутой раньше - и не видать мне ни Феодосии, ни тонущего в кровавой духоте Днепропетровска. Ведь когда я услышал про гобелены Марины Печул, меня аж пот прошиб: это же та самая Марина! Все совпадает: белорусская выставка, гобелены и Марина! Мы с ней когда-то, давным-давно, когда я служил в военно-воздушных силах, переписывались. Мне попались на глаза ее стихи в газете «Литература и мастацтво», там была ее фотография, несколько строк об авторе и небольшая подборка стихов. Помнится, я написал тогда в отдел кадров текстильного комбината, где после института работала художником Марина, а со временем она неожиданно даже приехала ко мне в часть. Полдня мы с ней гуляли по гарнизонным соснячкам, а больше ничего и не было, боже упаси. Тем более что ко мне уже заявилась Лавиния. Она ждала в деревенской избушке, когда, запыхавшись, примчался Пит Гуськов: к тебе приехали! А Лавинии я сказал, что меня срочно вызывают на метеостанцию. В памяти вмиг воскресло прошлое: военный аэродром в Мачулищах, маленькая, бледная Марина Печул, взмывающие в небо со страшным грохотом бомбардировщики, наша метеостанция у самой взлетно-посадочной полосы и слабая ручка Марины, махавшей мне из окна электрички... Мы еще долго переписывались после этого ее приезда, «расширяли кругозор друг друга», а потом все как-то внезапно оборвалось — я демобилизовался. Почти пятнадцать лет я ничего не слышал о Марине Печул - и на тебе: эти слабые ручки выткали такие гобелены, что их решено было даже привезти в Вильнюс, объявили об этом по радио и благодаря счастливой - но ведь по существу несчастливой! — случайности я услышал новость...