Туз пятой масти

– …вы смотритесь как маленький лорд Фонтлерой. – Надо было слышать этот тон! У меня отлегло от сердца, потому что в голосе юной ехидны звучала сокрушительная ирония. – Впрочем, наверное, вы понятия не имеете, кто это такой! – выпендривалась Доротка. Господи, какой же она все-таки еще ребенок.

Омерович не ответил. Может, и впрямь не знал, кто такой лорд Фонтлерой, или же просто красовался перед соплячкой.

Я пошла в кухню и попросила Анелю, чтобы она позвала Дороту.

– Во что ты себя превратила?! – напустилась я на нее.

Дочка уставилась на меня невинными глазами.

– А что тебе не нравится?

– Сейчас же поднимешься к себе и переоденешься или по крайней мере наденешь лифчик. Ты выглядишь, как…

– …шансонетка какая-то! – подсказала Анеля.

– Непристойно, – подыскала я подходящее слово.

– Только для тех, у кого непристойные мысли! – огрызнулась Дорота и глянула на меня исподлобья.

Я почувствовала, что не справлюсь с ней: у нашей дочери случались приступы ослиного упрямства. Разве что она совсем обидится и уйдет к себе, а сегодня мне особенно не хотелось ссориться с Доротой. Не зная, что предпринять, я беспомощно опустила руки.

В эту минуту вошел Адам.

– Милые дамы, почему вы исчезли, к тому же вдвоем? – Он выпил несколько рюмок вина и был в отличном настроении.

– Мама считает, что у меня нецензурное платье, – опередила меня Дорота. – А на самом деле она боится, как бы эта краса баров не вскружил мне голову и…

– Какая еще краса баров? – не понял Адам.

– Омерович…

– Ты так хорошо знаешь бары, моя панночка? – поддразнил ее Адам.

– Только безалкогольные! – Дорота сделала отцу глазки. – А знаешь, старик, он не имеет о литературе ни малейшего понятия!

– Платье, говоришь? – Адам не дал себя отвлечь и отстранил Дороту, чтобы присмотреться. – Гм! Весьма экономное платьице, весьма… Из него можно было бы выкроить разве что два носовых платка, но оно закрывает больше, чем купальный костюм, и выставляет напоказ весьма недурственные кусочки нашей дочурки. Сойдет!

– Видишь! – Дорота победно тряхнула локонами. Она сделала новую прическу: длинные локоны спадали вдоль щек, а на макушке возвышался вавилон из крупных завитков. Дорота выглядела взрослее, чем всегда.

Я капитулировала.

Омерович все-таки имеет какое-то отношение к искусству. После ужина в библиотеке устроили танцы, а бриджисты, обставившись бутылками, засели в кабинете. Они долго искали карты. Разумеется, карты нашлись, но Омерович, воспользовавшись случаем, подарил Адаму две колоды собственной работы. Очень красивые карты, длинные, узкие, необычные.

– Это произведение искусства, просто жаль ими играть! – восхищалась Винярская. Будто произведениями искусства нельзя пользоваться в быту.

В целом вечер удался. Вечер! Уже светало, когда расходились последние гости. Анеля на свой практичный лад подвела итоги: именины лучше некуда – никто не скинул сервиз на пол, не залил ковер майонезом, не заблевал ванную.

Омерович занимался не только Доротой. Он добросовестно танцевал со всеми дамами и развлекал их. Два раза он танцевал и со мной.

– У вас очаровательно задиристая дочь, – сообщил он мне с особенной ноткой в голосе, давая понять, что считает Дороту ребенком.

Я не поверила. Объективно Дорота уже не ребенок, это очевидный факт. Просто Омерович заметил, что я не в восторге от его интереса к нашей дочери, и спешил обезопасить себя от моего гнева. И то хорошо.

– Она устроила мне экзамен по классической литературе. Удивительно начитанна. Интеллектуалка.

Он на лету схватывал чужое настроение. Меня решил обаять именно как мамашу незаурядной девочки.

Этот человек не вызвал у меня ни симпатии, ни доверия. Разве можно забыть, кто составил ему протекцию? Не говоря уже о том, что Омерович скорее играл роль обаятельного молодого художника, чем являлся таковым на самом деле… Позер!

Я твердо решила побольше о нем разузнать и вспомнила про одного адвоката – специалиста по гражданским делам, пациента нашей клиники. Он всегда относился ко мне с симпатией…

КАЗИМЕЖ ОМЕРОВИЧ

Откуда у этого примитивного хама Банащака такие знакомства? А все-таки Заславская не пригласила его на именины. Сам я оказался там только потому, что ей неловко было оставить меня сидеть одного в мансарде, на сей счет никаких иллюзий. В этом доме такой стиль, блюдут манеры, будь спок!

Прежде чем пригласить меня, Заславская все-таки спросила, свободен ли я вечером. Может, надеялась, что у меня уже другие планы, или это был тонкий намек на то, что не худо бы отказаться от приглашения. Фиг вам, я намеков не понимаю, а потому заверил, что непременно буду.