– Мамочка, ты не посмотришь?.. – Надо было как-то разрядить напряжение, а я знала: ничто так не смягчит атмосферу, как «бобо», постигшее любимое дитятко. Прием беспроигрышный, и я с хладнокровным коварством воспользовалась им. – Вот здесь… – я раздвинула пряди волос, явив выстриженную проплешину и швы.
– Езус-Мария! – ахнула Анеля. – Что случилось? Деточка, бедная моя!
Я уже не была паскудой.
Царапины на бедре я демонстрировать не стала, хватило и разбитой башки. К тому же насчет раны на темени я придумала замечательную историю, с которой покалеченные ноги никак не вязались.
В маме мгновенно проснулась опытная медсестра. Она осмотрела шов.
– Ложись! Ты была в больнице?
– Угу! – Послушной девочкой я нырнула в кровать.
Уф, самое скверное позади, меня снова приняли в лоно семьи. Я угостила их отличной байкой, бросив на съедение Пиноккио. Уж извини, дорогой друг, время все сгладит, а моя мама наверняка тебя простит.
Итак, я попробовала у Пиноккио «Старку» в большой компании. Потом поскользнулась на кафельном полу и ударилась головой о край ванны.
– Сколько ты выпила этой «Старки»? – допрашивала мать.
– Рюмки три, грамм по пятьдесят каждая. – Я искренне посмотрела ей в глаза.
И мама, и Анеля поверили безоговорочно. Убеждение в моей правдивости все еще действовало и будет действовать до тех пор, пока я не попадусь на каком-нибудь глупом вранье.
Ничего удивительного – в конце концов, я восемнадцать лет работала на такую репутацию.
Какая же я была наивная! Позже мне стало ясно, что мать не поверила ни одному моему слову. Промолчала она лишь потому, что просто боялась расспрашивать.
– И ты блевала? – огорчилась Анеля. По заповедям Анели, если кого-то после водки вывернет наизнанку, то это несмываемый позор, особенно для женщины. Конечно, еще не байстрюк в подоле, но около того.
Я поспешно призналась, что да, блевала, еще как, и мой рассказ стал совсем реалистичным.
– Не иначе как съела чего-то не того! – усиленно оправдывала меня Анеля.
Ее моральный кодекс допускал подобные нюансы. Если от водки тошнит кого-то чужого, он просто напился как свинья. Если грех случился с кем-то из своих – наверное, съел «чего-то не того».
Мою голову осмотрел мамин шеф и выписал справку на десять дней. Слава ему и хвала! Не надо прогуливать уроки и выслушивать нотации насчет отсутствия у меня самолюбия и ожидающего мрачного будущего.
Немного посижу дома, чтобы все присохло в буквальном и переносном смысле, но действовать не перестану. Только что делать дальше?
Я дозвонилась до Михала Винярского и назначила встречу. Он изучает точную механику, что там для него сделать парочку ключей!
– Дай мне образец, – потребовал он.
– По образцу любой слесарь сможет…
– Тогда надо вынуть замок.
– Михал, у меня нет ни ключа, ни замка.
– Остается воровской метод… – Он внимательно посмотрел на меня. – Дорота, ты что задумала?
– Использовать ключи по назначению: открыть ящики.
– Не кривляйся.
– О дитя потомственного крючкотвора! У моего старика на полке тоже стоит Уголовный кодекс, ничего такого я не замышляю, понятно?
– И сколько тебе нужно таких ключей? – буркнул он.
– Два… или три… не знаю, – ответила я, потому что меня осенила такая потрясающе дерзкая мысль, что аж дух захватило. Вот бы взломать квартиру Банащака и втихаря посмотреть, что у него там!..
– Какие это должны быть ключи?
– Обычные, ключи как ключи… – Понятия не имея о технической стороне дела, я немного растерялась.
– Не видя замка, даже акционерное общество «Сезам» тебе не подберет ключей.
– К дурацкому-то комоду?!
Михал принес болванку ключа, закоптил и велел примерить к замку.
– А если она вообще в замок не влезет?
– Надо будет взять болванку другого сечения, – поучал меня Михал с миной джентльмена-взломщика.
Однако комод Омеровича устоял перед всеми нашими усилиями. Михал был замечательным байдарочником, обожаемым другом, гордостью факультета точной механики, но о ключах не имел представления. Чтобы он не мучился, я сказала, что комод очень старинный.
– Наверное, замок многосувальдный, – важно изрек эксперт.
Но мне расхотелось обыскивать комод Омеровича, расхотелось вообще что-либо делать. В течение нескольких дней добровольного бездействия, старательно отрабатывая домашние задания, я вдруг сообразила, что вокруг меня творятся странные вещи.
Мои разговоры начали подслушивать, причем только тогда, когда в доме не было ни матери, ни Анели. На улице несколько раз показалось, что по пятам ходят какие-то подозрительные личности, а однажды вечером я заметила из окна незнакомого типа, который притаился под деревьями на другой стороне улицы. Это уже не вымысел: кто-то явно наблюдал за нашим домом!
Мало того, в моей комнате рылись, копались в моих вещах. Нет, я не паникерша и первым делом подумала на Анелю. Анеля всегда во все совала нос, поскольку считала, что за ребенком надо «уследить». До нее не доходило, что ребенку в июле исполнилось восемнадцать лет, – она продолжала быть на страже. А уж теперь, после того как я пропала на всю ночь и объявилась наутро, старушка глаз с меня не спускала.