Тузы за границей

– Клюнул на наживку и угодил в мышеловку, – сказала худощавая рыжеволосая женщина в джинсах и черном свитере с большим воротником. – Крысу ловят на сыр, а аристократа – на банкет.

– Крысы и аристократы, – повторил чей-то голос. – Жирная крыса. Жирный аристократ.

Голос был юношеский и ломающийся: тот самый парнишка в кожаной куртке. Грег ощутил, как по его мошонке, точно палец шлюхи, пробежал холодок. Сомнений быть не могло. Он улавливал исходящие от парня эмоции, как помехи из эфира. Здесь пахло чем-то весьма могущественным и чем-то грозным. В кои-то веки Кукольник не выказал желания углубляться дальше.

Он боялся этого парня. Больше, чем всех остальных, чем Пралера, чем этих случайных юнцов с пушками. Даже больше, чем Гимли.

– Вы пошли на такие хлопоты ради того, чтобы помочь Гимли свести со мной воображаемые старые счеты? – выдавил он из себя. – Как великодушно с вашей стороны.

– Мы делаем это ради революции, – заявил совсем молоденький натурал с ежиком светлых волос.

Судя по выражению его лица, фраза далась ему с трудом. Свитер и джинсы сидели на его атлетической фигуре как влитые. Он стоял у стены, поглаживая дуло советского автомата, который упирался в пол у его ноги.

– Вы тут ни при чем. – Женщина отбросила со лба прямую челку. – Вы – просто орудие. Что бы вы с вашим самомнением себе ни навоображали.

– Да кто вы такие, черт возьми?

– Мы носим священное имя – «Фракция Красной Армии», – ответила она.

Рядом с ней по-турецки сидел коренастый юнец и колдовал над радиоприемником, стоящим на колченогой тумбочке. На Хартманна он не смотрел.

– Его дал нам товарищ Вольф, – сообщил светловолосый парнишка. – Он раньше был с Баадером, Майнхоф[95] и всеми остальными. Они были вот какими близкими друзьями. – Он вскинул сжатый кулак.

Хартманн закусил губу. С тех пор как в начале семидесятых террористические войны захлестнули Европу, радикальные адвокаты не раз оказывались непосредственно вовлеченными в деятельность тех, кого они представляли в суде, особенно в Германии и Италии. По всей видимости, если парнишка сказал правду, Пралер все это время был лидером группировки Баадера – Майнхоф, а власти ни сном ни духом об этом не ведали.

Хартманн взглянул на Тома Миллера.

– Я сформулирую свой вопрос по-иному. Вы-то как оказались в этом замешаны, Гимли?

– Нам просто посчастливилось оказаться в нужном месте в нужное время, сенатор.

Карлик осклабился. Кукольника охватило желание размазать эту самодовольную морду, вырвать у карлика кишки и удавить его ими. Досада стала для него настоящей пыткой.

Капля пота сороконожкой поползла по лбу Грега. Его собственные эмоции до странности не совпадали с состоянием Кукольника: его второе «я» металось от ярости к страху, он же ощущал главным образом усталость и раздражение. И еще грусть. Бедный Ронни. Он был исполнен таких благих намерений. Он так старался.

Рыжая внезапно хлопнула сидящего парня по плечу.

– Вильфрид, дубина, да вот же она! Ты перекрутил.

Тот пробормотал извинение и открутил колесико назад.

– …захвачен «Фракцией Красной Армии», действующей совместно с американской организацией «Джокеры за справедливое общество», которая бежала от преследований у себя на родине. – Это был голос товарища Вольфа, льющийся, словно жидкий янтарь, из дешевого старенького приемничка. – Условия освобождения таковы: освобождение борца за свободу Палестины аль-Муэдзина. Самолет, заправленный достаточным количеством топлива, чтобы доставить аль-Муэдзина в любую страну освобожденного третьего мира. Гарантия неприкосновенности для всех членов этой группировки. Мы также требуем снести мавзолей Джетбоя и построить на его месте учреждение, которое давало бы приют и предоставляло медицинское обслуживание джокерам, ставшим жертвой американской нетерпимости. И последнее требование, исключительно для того, чтобы уязвить капиталистических свиней в их самое больное место, – десять миллионов долларов наличными, которые будут употреблены на помощь жертвам американской агрессии в Центральной Америке. Если эти условия не будут выполнены сегодня до десяти часов вечера по берлинскому времени, сенатор Грег Хартманн будет казнен. А теперь мы возвращаемся к обычной программе вещания.

– Надо что-то делать.

Хирам Уорчестер теребил бороду и смотрел в окно на рваное небо над Берлином.

Проныра Даунс перевернул карту. Тройка треф. Он поморщился.

Билли Рэй мерил шагами ковер на полу номера Хирама, словно мучимый зудом тираннозавр.

– Если бы я там был, ничего этого никогда бы не произошло, – сказал он, метнув злобный взгляд на Джонса.

Гарлемский Молот сидел на диване. Диван был дубовый, с цветастой обивкой, и, подобно многим предметам обстановки в этом отеле, пережил войну. К счастью, в конце XIX века мебель делали добротно, на совесть.

Джонс издал утробный скрежещущий звук и уткнулся взглядом в свои ручищи, которые едва ли не скручивал в узлы между коленями.