Он улыбнулся. Зачем волноваться? Даже если его выведут на чистую воду, поезд уже ушел, никакой международной реакции не последует; таковы правила игры, принятые как здесь, так и там. В этом его заверяло командование.
«Боже, чем я провинился, что по уши увяз в этом сумасшедшем плане?» Он не знал, кто более безумен: эти бедняги, которые сами не ведают, что творят, и недалекие кровожадные политиканы или его собственное начальство. Такая возможность выпадает раз в десять лет, говорили они. Аль-Муэдзин – марионетка Хомейни. Если мы выручим его, он упадет к нам в руки из благодарности. Станет работать на нас. Может быть, даже приведет с собой Свет Аллаха.
Стоит ли это такого риска? Стоит ли это того, чтобы разом порвать все контакты с подпольем ФРГ, которые они налаживали целых десять лет? Стоит ли это опасности развязать войну, из которой ни одна сторона не выйдет победителем, вопреки всему, что говорится в их высосанных из пальца военных планах? В президентском кресле сидит Рейган; он же ковбой, сумасшедший…
Однако даже он не имел права перейти определенные границы, будь он хоть сто раз туз и герой, отличившийся в Бала-Хиссарской операции в Кабуле в семьдесят девятом году. Ворота захлопнулись у него перед носом. Он получил приказ. Больше ничего ему не требовалось.
Нет, не то чтобы он был не согласен с целями. Эти их архисоперники, Комитет государственной безопасности, заносчивые перехваленные недоучки – ни один нормальный человек из ГРУ ни за что не стал бы возражать против того, чтобы немножко сбить с них спесь. Как патриот, он понимал, что военная разведка могла распорядиться столь ценным активом, как Дауд Хассани, куда лучше своих более известных коллег из КГБ.
Но средства…
Нет, он беспокоился не за себя. А за жену и дочку. И за весь остальной мир тоже; если только что-нибудь пойдет не так, риск будет чудовищный.
Он сунул руку в карман за сигаретами и зажигалкой.
– Дурная привычка, – по своему обыкновению ляпнул Ульрих.
Молния только посмотрел на него.
Секунду спустя Вольф издал смешок, который вовсе не походил на вымученный.
– Ох уж эта теперешняя молодежь, у них другие обычаи. Не то что в наше время – малышка Рики, гм, товарищ Майнхоф, вот та была заядлой курильщицей. Без сигареты ее не видели.
Молния ничего не сказал. Он продолжал смотреть на Ульриха чуть раскосыми глазами – наследие татаро-монгольского ига. Очень скоро белокурый немец отвел взгляд.
Русский закурил, устыдившись своей дешевой победы. Приходится держать этих молодых кровожадных зверей в узде. Ну не насмешка ли, что он, который ушел в отставку из войск спецназа и перевелся в Главное разведывательное управление Генерального штаба из-за того, что не мог больше терпеть насилия, оказался вынужден бок о бок работать с существами, для которых кровопролитие стало чем-то вроде наркотика.
«Ох, Мила, Маша, увижу ли я вас снова?»
– Герр доктор.
Тахион почесал крыло носа. Терпение у него было на исходе. Он торчал здесь уже два часа, хотя толку от него не было почти никакого. Лучше бы он находился среди членов делегации – у него нашлись бы слова утешения для них, в которых его друзья наверняка нуждались.
– Герр Нойманн, – приветствовал он вошедшего.
Представитель Федерального управления уголовной полиции уселся рядом с ним. В руке у него была сигарета, незажженная, несмотря на завесу табачного дыма, висевшую в густом воздухе. Он крутил ее в пальцах.
– Я хотел спросить ваше мнение.
Такисианин вскинул пурпурную бровь. Он давно уже понял – немцы держат его в этом зале исключительно из-за того, что в отсутствие Хартманна он стал главой делегации. В противном случае они едва ли стали бы терпеть путающегося под ногами чужака. И сейчас-то большинство гражданских и полицейских чиновников, толпившихся в кризисном центре, обращались к нему с почтением, приличествующим его высокому положению, а в остальном совершенно игнорировали его.
– Давайте спрашивайте.
Нойманн производил впечатление искренне заинтересованного человека и к тому же проявил признаки хотя бы зачатков интеллекта, что, на взгляд Тахиона, было большой редкостью среди его соплеменников.
– Вам известно, что полтора часа назад несколько членов вашей делегации начали собирать деньги, чтобы предложить их похитителям сенатора Хартманна в качестве выкупа?
– Нет.
Немец кивнул – медленно, как будто что-то обдумывал. Его желтые глаза были полускрыты веками.
– У них возникли серьезные затруднения. Ваше правительство…
– Это не мое правительство.
– Правительство Соединенных Штатов настаивает на том, что никакие переговоры с террористами недопустимы. Нет нужды говорить, что американские ограничения на вывоз национальной валюты не позволили членам делегации вывезти из страны хоть сколько-нибудь сопоставимую с достаточной сумму, а теперь американское правительство заморозило активы всех участников турне, чтобы помешать им заключить какую-либо сепаратную сделку.
У Тахиона запылали щеки.
– Это деспотизм.
Нойманн пожал плечами.
– Мне стало любопытно, что вы думаете об этом плане.
– Почему именно я?