Тузы за границей

– Вы признанный авторитет во всем, что касается джокеров; разумеется, именно поэтому мы имеем честь принимать вас в нашей стране. – Он постучал сигаретой по столу рядом с задравшимся уголком карты Берлина. – И потом, в вашей родной культуре похищения – явление вполне обыденное, если я правильно понимаю.

Такисианин взглянул на него. Хотя он был знаменитостью, большинство землян едва ли знали о его происхождении что-то еще помимо того, что он инопланетянин.

– Я, конечно, не могу говорить о Фракции…

– «Rote Armee Fraktion» в ее нынешнем воплощении состоит в основном из молодых людей, принадлежащих к среднему классу, – как и прошлые ее воплощения и, если уж на то пошло, большинство революционных группировок в развитых странах. Деньги не имеют для них большого значения; они дети нашего так называемого «экономического чуда» и с самого рождения привыкли к достатку.

– О ДСО определенно нельзя сказать ничего подобного, – вставила Сара Моргенштерн, подошедшая, чтобы поучаствовать в разговоре.

Какой-то адъютант бросился ей наперерез, протянул руку с намерением увести, чтобы журналистка не мешалась в серьезном мужском разговоре. Она шарахнулась от него как ужаленная, обожгла сердитым взглядом.

Нойманн сказал что-то так быстро, что даже Тахион ничего не разобрал. Адъютант ретировался.

– Члены «Джокеров за справедливое общество» – настоящие бедняки. За это я могу поручиться.

– Значит, их можно соблазнить деньгами?

– Сложно сказать. Подозреваю, они привержены революционным идеям несколько по-иному, чем члены Фракции. И все же… – легчайший взмах рукой, – они не потеряли ни одного ближневосточного туза. С другой стороны, когда они требуют деньги на благо джокеров, я им верю.

Тахион нахмурился. Требование снести мавзолей Джетбоя и построить на его месте хоспис для джокеров задело его. Как и большинство ньюйоркцев, он не стал бы лить слезы по мемориалу – мастодонту, воздвигнутому, чтобы увековечить память о неудаче, причем о той, которую он лично предпочел бы забыть. Но требование построить хоспис было пощечиной ему лично:

«Когда это джокеру дали от ворот поворот в моей клинике? Когда?»

Его собеседник пристально смотрел на него.

– Вы не согласны с этим, герр доктор? – осторожно поинтересовался он.

– Нет-нет. Она права. Но Гимли, – он прищелкнул пальцами и воздел указательный, – Тома Миллера искренне заботит судьба джокеров. Однако он, как выражаются американцы, и о себе не забывает. Вполне возможно, что вам удастся соблазнить его.

Сара кивнула.

– А почему вы спрашиваете, герр Нойманн? Ведь президент Рейган отказывается вести переговоры о выдаче сенатора.

В ее голосе звенела горечь. И все же Тахион недоумевал. С ее-то чувствительностью она, казалось бы, уже должна была бы с ума сходить от тревоги за Грега. Но эта женщина, похоже, с каждым часом становилась все спокойней.

Нойманн скользнул по ней взглядом, и доктор задумался, известен ли ему секрет Полишинеля о ее отношениях с похищенным сенатором. Складывалось впечатление, что от этих желтых глаз – уже покрасневших от табачного дыма – укрыться могло немногое.

– Ваш президент принял свое решение, – сказал он негромко. – Однако моя обязанность – дать совет моему правительству, какие действия предпринять. Это ведь дело и Германии тоже.

В половине третьего Хирам Уорчестер вышел в прямой эфир с обращением на английском языке. В промежутках Тахион переводил его на немецкий.

– Товарищ Вольф – и Гимли, если ты слышишь меня, – говорил Хирам дрожащим от волнения голосом, мы хотим получить сенатора обратно. Мы готовы начать переговоры как частные лица. Пожалуйста, ради всего святого – и ради джокеров, тузов и всего остального человечества, – пожалуйста, свяжитесь с нами.

Молния разглядывал дверь. Белая краска отслаивалась хлопьями. Из-под нее проглядывали зеленые, розовые и коричневые полосы вокруг щербин в дереве – похоже, кто-то использовал дверь в качестве мишени для метания ножей. Он почти не замечал всех остальных, кто находился в комнате. Не замечал даже непрекращающегося мычания того безумного мальчишки; он давным-давно научился отключаться, иначе уже просто сошел бы сума.

«Я ни за что не должен был их отпускать».

Когда и Гимли, и Вольф выразили желание встретиться с членами американской делегации, он был ошарашен. Пожалуй, впервые с тех пор, как началась эта комическая опера, эти двое в чем-то сошлись во мнениях.

От этой встречи попахивало чем-то таким, что ему не нравилось… хотя это и было глупо. Рейган поставил крест на возможности открытых переговоров, но разве разбирательство с «Ирангейтом», над которым сейчас потешаются все американцы, не доказывает, что он и сам не чурается использовать частные каналы, чтобы договориться с террористами, по отношению к которым на публике занял жесткую позицию?

«И потом, – подумал он, – у меня уже давно хватает ума не раздавать приказы, которые, скорее всего, все равно не будут исполнены».