ТВ-эволюция нетерпимости

С мая 1923 года одновременно с «Киноправдой» режиссер начал выпускать новый регулярный журнал «Госкинокалендарь» — «хронику-молнию, текущую сводку кинотелеграмм». Журнал брошюровался, как листки отрывного календаря: в такой-то день — такое-то событие, в следующий — следующее. В основе лежало не тематическое совпадение, а хронологический принцип.

Так в марте 1924 года, отмечает Л.Рошаль, пятнадцатый «Госкинокалендарь» и восемнадцатая «Киноправда» поместили сюжеты об «октябринах», новом обряде, пришедшем на смену церковным крестинам.

Но способ подачи одинаковых сюжетов был не одинаков,

«Госкинокалендарь» точно указал, что «октябрины» происходили в Москве, в Доме крестьянина, что случилось это 27 февраля 1924 года и что отцом новорожденного был рабочий, товарищ Осокин.

В «Киноправде» таких сведений нет. Что за мастерская и где находится, в какой день происходил обряд, фамилию родителей нового гражданина сюжет не сообщал. Но от этого он не утрачивал конкретности — зримых деталей обстановки, облика людей, самого характера ритуала.

Лишенное привязки к определенному дню и месту, событие приобретало черты всеобщности. Из факта становилось явлением.

«Госкинокалендарь» предлагал посмотреть, «Кино-Правда» предлагала подумать», — считает Рошаль.

Вертовский протокольный «Госкинокалендарь» был, по сути дела, прообразом мировой телехроники.

Установка на факт

Аргументы той полемики скоро были забыты. Практика «государственного» кино и номенклатурного телевидения не давала основания для возобновления спора. Однако за последнее десятилетие века наше информационное телевидение изменилось полностью.

Процесс персонализации новостей одержал победу. Информационные выпуски, исчисляемые десятками в день, расстались с неизменной фигурой диктора.

При этом немало новообращенных ведущих /в их числе и талантливых/ восприняли персонализацию как право на собственные высказывания о демонстрируемых в эфире событиях. Факты, едва высвобожденные из идеологической клетки, тут же оказались в плену субъективной интерпретации. Именно такая свобода в изложении материала вызывала у зарубежных наблюдателей удивление не меньшее, чем когда-то безличная манера «кремлевских» дикторов.

Четкое отделение фактов от мнений — неукоснительный принцип западной журналистики.

«Зрители и слушатели не должны заимствовать из передач Би-би-си личные взгляды ведущих и репортеров, — говорится в вещательных рекомендациях знаменитой английской корпорации. — Хорошая журналистика помогает зрителям и слушателям всех убеждений сформировать свое собственное мнение». «Факты должны быть представлены таким образом, чтобы информировать, а не убеждать, — предостерегает этический кодекс американской Си-би-эс. — Когда речь идет о спорных вопросах, зрители не должны догадываться, какую сторону поддерживает ведущий». «Наша задача — информировать общество, а не реформировать его, — в свою очередь утверждает этический кодекс Эн-би-си. — Журналисты перестают быть репортерами, когда начинают думать о себе, как о миссионерах».

Это все равно, как если бы синоптики, чей долг сообщение сводок погоды, проявляли различие своих индивидуальностей не только в способах сообщения, но и в самих прогнозах.

Именно признание самоценности факта обязывает излагать телевизионные сообщения безотносительно к интересам любых социальных и прочих групп во избежание упреков в тенденциозности, то есть указаний, как именно эти сообщения надо воспринимать.

Авторское самоустранение — условие объективности не только для метеоролога или профессионального социолога, проводящего очередные опросы, но и для профессионального информатора — репортера, интервьюера, ведущего новостей. В западной журналистике это — основа основ. Нередко такое условие называют «доктриной беспристрастности».

Для многих, впервые узнавших об этом, отечественных документалистов само существование подобной доктрины оказалось новостью и притом — неприятной. Не имевшие опыта обращения с фактами как таковыми, документалисты восприняли эту доктрину покушением на их журналистскую самобытность и на право гласности. У некоторых она вызывала прямо-таки реакцию возмущения. Беспристрастность для них — синоним бесстрастности, стремление оскопить журналиста, оправдать присутствием якобы профессиональных качеств отсутствие у него гражданских достоинств.

«Лирические отступления», характерные для ведущих программы «Вести», сами они относили к преимуществам передачи, которые привносят в нее «художественность». Сопоставляя «Сегодня» и «Вести», телезрители говорили: «Сегодня» спросит: что случилось?. А «Вести» — что вы чувствуете после того, как это случилось? Знаменитые концовки Светланы Сорокиной /называвшей их «прощалками»/ считались ее «фирменным блюдом». И если вначале это были домашние заготовки, то со временем она все чаще предпочитала экспромты. «Где-то за полчаса до эфира начинаю судорожно думать: что же сказать в конце? — говорила она в 1996 году. — Придумывается, как правило, в зависимости от последнего сюжета и общего настроения дня».[10]