Тварь размером с колесо обозрения

Наконец все точки на моем лице и шее расставлены. Я лежу спокойно, во рту у меня крышка, которую я крепко сжимаю зубами, рука робота зависла надо мной, а под головой у меня специальная подушечка; Алия Катифовна и медсестра Лена выходят из процедурного кабинета, с шумом захлопывается тяжелая дверь. Я один. Раздается неприятный писк, и рука робота приходит в движение. Я лежу неподвижно, глазами слежу за поведением руки. Рука смещается влево. Снова раздается неприятный звук. Вроде бы ничего не происходит, но я чувствую что-то слегка напоминающее запах озона и понимаю, что меня облучают. Сначала запах едва различим, но с каждой секундой становится все отчетливей. Снова писк. Я лежу молча, не думая ни о чем; только слежу за поведением руки. Рука смещается левее и ниже; началось облучение шеи. Я думаю, что в каком-то смысле это любопытно. В каком-то смысле я теперь исследователь тех запретных краев, в которые в моем возрасте попадают далеко не все; и уж тем более далеко не все способны в этой ситуации трезво мыслить. Впрочем, я не совсем уверен, что в этой ситуации мыслю трезво. Например, мне вдруг начинает казаться, что в процедурном кабинете кроме меня и руки робота есть кто-то еще. Возникает ощущение неудобства: как будто чужой человек следит за мной в то самое время, когда я занят чем-то не совсем приличным. Эта мысль возникает, но оформиться не успевает. Рука робота издает последний писк и возвращается в исходное положение. Я вдруг понимаю, что из-за пробки во рту у меня накопилась слюна; но я боюсь сглотнуть ее или выплюнуть пробку, хотя вроде бы уже можно. Но вдруг еще не все? Я дожидаюсь момента, когда в кабинет входит Лена и говорит: а ты зачем пробку до сих пор во рту держишь? Вот архаровец! А ну выплевывай. Я выплевываю пробку на ладонь и говорю: спасибо. Лена смеется: ну что, как ощущения? Ты молодец, хорошо справился. Она шутит будто и со мной, а будто и нет. Будто в пустоту. Впрочем, может, это мне кажется; никто не знает, что у другого человека на уме.

Лена берет пульт и опускает кушетку, я спрыгиваю и сразу же попадаю ногами в свои резиновые шлепанцы. Лена смеется: какой ловкач. Я улыбаюсь в ответ. Вслед за Леной выхожу из процедурного кабинета. Там Алия Катифовна дает последние пояснения Яне: надо как можно чаще полоскать рот, буквально несколько раз в день. Наносить на слизистую персиковое масло, можно прямо в нос закапывать, а сразу после процедуры смазывать кожу лица мазью. Все это надо делать обязательно, чтоб избежать или хотя бы минимизировать побочные эффекты радиации на здоровые ткани. Вам же не нужны на коже ожоги? — задает вопрос Алия Катифовна, и Яна соглашается, что да, конечно, не нужны.

— Я вам запишу, что надо делать, — говорит радиолог и берет лист бумаги, — вы, главное, не забывайте, хорошо?

— Обязательно, — говорит Яна. — Мы все-все будем делать, Алия Катифовна.

В предбанник тем временем входит лысый мужчина лет сорока пяти; с улыбочкой, или, вернее сказать, с ухмылочкой он приветствует Лену. Лена смеется, машет на него рукой: вот проказник. Похоже, они давние знакомые. Лысый мужчина берет ее за плечо: ну что у нас тут сегодня? Как дела, как настроение у нашей прекрасной мадемуазель? Как вообще все? Лена смеется: вот же пошляк, а! Ну пошли, пошли уже, будем принимать лучевые ванны. Лысый мужчина хитро подмигивает нам с Яной и отправляется в процедурный кабинет принимать лучевые ванны, Лена — с ним.

Вот и все, говорит Алия Катифовна, отдает Яне бумажку, где указано, чем надо полоскать горло, чем смазывать кожу и что необходимо закапывать в нос; все это надо делать постоянно, каждые два-три часа.

Она смотрит на меня и говорит: все будет хорошо, я посмотрела ваше КТ и теперь уверена, что все обязательно будет хорошо. Павел Викторович провел сложнейшую операцию, очень постарался все у вас убрать; а мы теперь довершим начатое. Вы, главное, не волнуйтесь и не бойтесь.

Глава двадцать первая

Рецидив случился на Новый 2016 год. Помню, как мы запускали фейерверки в ночное небо, Яна с детьми стояла в стороне, и Майя восхищенно вскрикивала каждый раз, когда в вышине расцветали огни; из окон рабочего общежития высовывались нетрезвые девушки и кричали: ура! Или: давай еще! И снова: ура! Было холодно, шел снег, все было в снегу, и сверкающие ветки тополей неподвижно лежали в пространстве, скованные морозом; не самая обычная погода для Ростова, потому что обычно у нас в это время года слякоть и дождь, и грязь липнет к подошвам; серое небо, серые дома, серые люди, отчетливый запах сырых серых улиц. Но не в этот раз: в этот раз звенящий снег, в роще катаются на санках, по заснеженным улицам спешат люди с подарками в хрустящих белых пакетах; дома белые, дороги белые, и в мире абсолютная чистота.