Тварь (СИ)

Прошло уже больше полутора лет после смерти Джилл. День, когда узнал о ее смерти никогда не сотрется из памяти. Да и центр Бергема был воплощением надежд. Я не помню как после известия добрался до кубрика, зато в мельчайших подробностях помню все моменты своих рыданий, отчаянные крики в бессильной злобе, море нелегального алкоголя, выговоры, пропуски занятий и прием антидепрессантов. Также не помню момент когда это все закончилось, когда решил сам закончить.

Я был не готов поверить, что со мной случилось в этом мире самое страшное, что только могло. Какое-то время я сопротивлялся осознанию факта смерти Джилл. Но барьер продержался недолго. Я ощущал физическую боль от утраты. Тело отзывалось судорогами и мышечными зажимами.

Ненавидел себя и Тварь. Снова поклялся уничтожить ее. Уже в который раз. Машинально отметил, что пока дальше слов дело не идет, и ушел в затянувшийся запой.

Отставание по учебе оказалось значительным. Пока валялся в депрессии в лазарете, восстанавливался, прошел почти месяц. Не считая времени, проведённого в запое. Мне предстояло активно включиться в работу и нагнать курс. Решил выпросить у медсотрудника стимуляторы, которые не давали новичкам, и даже не всем офицерам они были положены.

— Рэй, пойми, у меня никого не осталось. Мой смысл жизни теперь — война. Я очень стар, — решил слукавить я. — Ты знаешь сколько мне лет. Мне нечего больше терять. Побочные эффекты — не важны, какие бы они не были. Мне необходимо нагнать свой курс, чтобы не терять времени и поскорее уйти на фронт.

Рэй, отличный малый, в одну из смен следивший за моим состоянием, проникся просьбой и все же выписал сильные стимуляторы.

— Спасибо тебе, дружище!

— Я выпишу только на месяц. Больше не могу. Тебе должно хватить, чтобы нагнать курс.

— Ты мне очень помог, Рэй.

Чтобы не оставалось свободных мыслей, которые всегда сворачивали к воспоминаниям о Джилл и сразу выбивали из колеи, я с головой окунулся в учебу. По двадцать часов ежедневной непрерывной нагрузки. При приеме стимуляторов появлялось странное ощущение, как будто мозг разбухал, немного давил на черепную коробку. Но скорость восприятия поражала. Тело не всегда выдерживало такой темп даже на стимуляторах. Приходилось ночной сон заменять посещением центра регенерации. Спал там же, пока проводились процедуры. И ни уколы, ни шум машин, не могли меня разбудить. Специалисты центра качали головой, говорили, что чем больше износ, тем ощутимее процесс регенерации. Но мне плевать. Я даже радовался вспышкам боли, болезненному дискомфорту. Все это помогало отвлекаться и понимать, что еще живой. Теперь только ради одной цели.

Реакция человечества на потерю центра Бергема оказалась схожей с моей. Все испытали шок и упадок сил. Многие говорили, что это реальное начало конца, которое неминуемо приведет к поражению нашей цивилизации. Шутка ли — потерять одну из крупнейших резерваций и передовой исследовательский центр. И хотя главы ОСС распространили сообщение, что война не проиграна и у нас с Паразитом паритет, а бороться мы будем до самого последнего человека, настроение у многих не изменилось.

По итогам атаки на резервацию Бергема, правление сделало выводы. Поэтому участились боевые и гражданские учения. Ученые с инженерами пересматривали действующие и разрабатывали новые протоколы безопасности и защиты. Медленно, но верно, настрой человечества возвращался в норму.

Бергем долгое время избегал встречи со мной. Он не отвечал на звонки, и я не мог увидеться с ним лично. На лекциях мог долго смотреть на Бергема-два и представлять наш разговор с ним. В первых мысленных разговорах я спрашивал у него почему он оставил Джилл одну, а сам улетел. Потом отругал себя за то, что скидываю ответственность на невиновного человека. Близкого и дорогого мне. После представлял, как успокаиваю его, ведь Джилл дорога нам обоим. Когда мне все же удалось застать его ночью на рабочем месте, мы обнялись и проплакали долгое время. Он корил себя, что не остался рядом с ней. Просил прощения, что не уберег. Он уже пожил, а вот молодым еще жить да жить. Я успокаивал его, говорил, что отомщу.

Мое обучение шло своим чередом, но за временем я не следил. Каждый день похож на другой, и только сданные экзамены отмеряли мой путь. Мысли о том, чтобы вернуться в науку больше не посещали. Воспоминания о Джилл отзывались тупой, смутной болью.