Твардовский

– Спаси и помилуй, мой милостивец! – закричала она. – Помири меня с мужем, ты это можешь, для тебя нет ничего невозможного. Вот уж год мы живем, как кошка с собакой, как пестик со ступкой, – бранимся, деремся с утра до вечера, так что соседям житья нет. Кто из нас виноват, знает один лукавый. По-моему – он, а ему кажется, что все я. Посмотреть на него – смотрит таким бараном, да и я, так себе, ничего баба, соседи никогда не терпят от меня обиды; а как сойдемся вместе, то уж выноси святых из избы. Помоги ты мне, милостивец; буду вечно за тебя Бога молить, дам все, что попросишь; помири ты нас…

– Можно и твоему горю помочь, – отвечал Твардовский. – Достань ты ворона и ворону и вырежи у них сердца. Сердце вороны носи всегда ты, а мужу вели носить сердце ворона. Если исполните совет мой – не будете больше ссориться.

– И это правда, милостивец, не будем ссориться?

– Увидишь. Теперь ступай себе с Богом. Помни только, что в первую неделю ты должна уступать мужу во всем. Что бы он тебе ни говорил, как бы ни бранил, как бы ни бил – молчи. После – твоя возьмет.

– Уступать? – вскричала женщина. – И так долго! Целую неделю!

– Только одну неделю.

– Ох, тяжело, крепко тяжело будет мне уступать ему, ну да попробую.

Сварливую бабу заменила другая женщина, в слезах.

– Помоги и мне, благодетель, – говорила она, – утирая фартуком слезы, – обманывает меня муж; скрывает от меня тайну, не говорит мне ничего… Высохла я вся с досады и горя.

– А ты любопытна? – спросил ее Твардовский.

– А кто же из нас нелюбопытен! – отвечала женщина. – И разве не лучше бы было, если б я обо всем знала, что в доме делается?

Твардовский улыбнулся. «Да, – подумал он, – задам же я работы дьяволу!» И вслед за тем шепнул женщине на ухо: «разрежь живого тетерева и проглоти его сердце. Будешь знать все, о чем задумаешь».

Обрадованная женщина побежала домой.

– А у меня, – говорил, подходя к Твардовскому, какой-то экс-бурмистр в сером кунтуше и грязном жупане шафранного цвета. – У меня черти завелись в доме… Каждую ночь слышу над собой, кругом себя крики, песни да хохот. Спать не могу, боюсь; молюсь Богу до белого дня, потому что с рассветом только исчезают нечистые… Не придумаю, что тому за причина.

– А вы женаты? – спросил Твардовский.

– Женат, – отвечал экс-бурмистр.

– И жена молодая?

– Разумеется, не старуха, – продолжал бурмистр, охорашиваясь.

– Ну, теперь я знаю, в чем дело. Если в самом деле завелись у вас черти, то стоит только окурить дом порошком из зубов мертвеца; если же нет чертей, то помочь горю нечем. Тут надо, чтоб или жена ваша состарилась, или вам скинуть с себя десятка два годов.

– А этого нельзя сделать? – спросил бурмистр, вытаращив глаза на Твардовского.

– Почему бы и нет?

– Так я могу еще помолодеть? – вскричал обрадованный бурмистр.

– Говоря в прямом смысле – может быть.

– И без больших трудов, без больших издержек?

– Напротив, это так трудно, что и думать об этом нечего… Впрочем, всего вернее то, что черти причиною кутерьмы в вашем доме. Советую вам употребить то средство, о котором я говорил. Довольно, – сказал Твардовский по уходе экс-бурмистра, обращаясь к теснившейся около него толпе, – ступайте по домам; мне теперь некогда!

Несмотря на это воззвание, толпа не только не уменьшилась, но час от часу увеличивалась. Напрасно Твардовский грозил и приказывал; все наперерыв просили, умоляли, заклинали Твардовского всем на свете помочь им. Сотни голосов нестройно смешивались в один неясный гул; сотни рук протягивались к Твардовскому; одни лица сменялись другими. Не предвидя конца просьбам, Твардовский приказал старой вытертой метле, которую заметил в углу комнаты, выгнать просителей.

Послушная на зов чародея метла встрепенулась и пошла скакать вправо и влево, выметая докучливых гостей, как сор. Через минуту комната была очищена, дверь заперта щеколдою, и метла стала перед Твардовским, ожидая дальнейших приказаний.

– Убирайся на свое место.

И послушная метла, переваливаясь с боку на бок и подпрыгивая, как ворона, по-прежнему заняла свое скромное место в углу.

Едва все пришло в прежний порядок, как снова послышался сильный стук в двери. Стук постепенно возрастал, и ветхие двери едва уступали усилиям нового, докучливого просителя.

– Кто там? – спросил Твардовский.

– Ради Бога, впустите меня, – отозвался чей-то плачевный голос. – Я бедный шляхтич, ищу вашего совета и помощи; умру у дверей, если не впустите. Давно уже ищу я того, кто бы мог помочь мне… Насилу нашел я вас, благодетеля, и ужели просьбы мои не смягчат вас…

– Ступай к черту, не мешай мне, – отвечал Твардовский.

– Не пойду, не пойду никуда от порога. Умру здесь, если не увижу славного Твардовского.

И он начал плакать и молить Твардовского, пока наконец не разжалобил его. Твардовский приказал метле впустить шляхтича, впустить только его одного.