Твари

— Никуда, — устало ответил Алексей. — Знаешь, умом я понимаю, что вот это — обвел он руками панораму уничтоженного города, — реальность. А поверить не могу. Кто-то внутри меня говорит, что это неправда. Матрица. Страшная картинка, которая засела у меня в мозгу. Этот кто-то говорит, что я сошел с ума. Меня держат в палате для буйных психов, вокруг белые стены, под тканевой обивкой толстый слой мягкого поролона, чтобы я в припадке бешенства не разбил себе башку. Я могу кричать, визжать до хрипоты, до полной потери голоса — меня никто не услышит. Нет никакого железа подо мной, нет запаха воды и разлагающихся трупов. Мои руки связаны смирительной рубашкой. Я лежу, туго спеленатый на мягком полу, глаза широко открыты, немигающий взгляд устремлен на тусклую лампочку в потолке, защищенную мелкой решеткой. Неподалеку дверь. В прямоугольном окошечке время от времени появляется лицо санитара. Равнодушный взгляд скользит по палате, останавливается на связанном человеке на полу, задерживается на лице. Чуть слышно хлопает железная шторка, окошко закрывается, лицо санитара исчезает. Я снова один. На всей планете. Смотрю на тусклую лампочку. Свет, слабый, желтый становится ярче. Он проникает внутрь меня, освещает изнутри. И я сам начинаю светиться! И вот в этом свете я вижу этот мир!

Алексей поднимает голову, обводит взглядом нескончаемые развалины. На лице появляется кривая улыбка, глаза гаснут, пальцы сжимаются в кулаки с такой силой, что перчатки трещат по швам. Ксения смотрит на него, широко раскрытыми глазами, лицо покрывается бледностью.

— Ну, я не знаю, — произносит она, пожимая плечами. — Мне тоже иногда кажется, что все не по-настоящему. Вижу сны, в которых люди, дома… все, как раньше! Потом просыпаюсь и понимаю, что ничего уже нет. И никогда не вернется. Тогда мне не хочется жить. Хочу уйти туда, где мои родители, знакомые и друзья. Только вот не могу себя заставить.

Подуло холодом. Солнечный свет потускнел и пропал. Тяжелые серые тучи сомкнулись над головой, на землю упали первые капли дождя. Сорванная с остановки крыша чуть слышно отозвалась печальным стуком, на зеленой, покрытой царапинам броне появились влажные пятна.

— Ты думаешь, я псих? — спросил Алексей.

— А я? — ответила вопросом Ксения.

Алексей улыбнулся, потряс головой.

— Если двое видят мир одинаково, значит, мир таков, каким они его видят. Наши крыши съехали на одну сторону.

* * *

БМП осторожно ползет среди развалин. Алексей ведет машину медленно, объезжая кучи камней и обломки бетонных плит. Двигатель звучит ровно, без надрывов, изредка повышая голос, когда машина перебирается через завал. Грозная внешность боевой машины обманчива. В хаосе разрушенного города легко порвать гусеницы, а запасных не найти. Да и не поставишь в одиночку. На крутых подъемах и спусках легко потерять управление, машина юзом пойдет вниз и острые грани валунов порвут траки, искорежат направляющие колеса, пробьют топливные баки на корме. Остаться без «брони» значит погибнуть, Алексей это твердо усвоил. Он хорошо помнил, чего стоило уничтожить один единственный патруль штурмовиков гринписа, состоявший из двух женщин и мальчишки. А то, что встреча состоится, он не сомневался.

* * *

— До универмага рукой подать, а мы ползем уже полчаса. У меня вся голова в шишках! — пожаловалась Ксения.

Она вцепилась обеими руками в поручни, вся сжалась, шлем сполз на глаза. Машину качает, как шлюпку в шторм.

— Нельзя быстрее, машину покалечу, — ответил Алексей, не отрывая взгляда от дороги. Дорогой был промежуток между взорванными домами, заваленный обломками бетона и кирпичей. Эдакое ущелье среди развалин. БМП с рычание взбирается на крутой склон холма, на мгновение зависает в самой высшей точке и опускает железный нос на склон с другой стороны. Щебенка предательски разъезжается под гусеницами, машина скользит вниз и боком.

— Зараза! — ругается Алексей сквозь зубы. — Надо будет вертолетом обзавестись.

— А ты и его можешь водить?

— Если бы! — вздыхает Алексей.

Дорога впереди свободна, если не считать мелких куч щебенки. Далее возвышается покрытая грязевыми подтеками стена купеческого дома. Багровые от времени кирпичи уже второе столетие держат оборону против людей и природы, кладка метровой толщины только слега покоробилась и осыпалась по краям.

— Не устаю удивляться инженерному гению предков. Не было дерьмократии, политкорректности и сексуальных меньшинств, зато были хозяева! — бормочет он под нос.

— Что? — переспросила Ксения.

— Приехали, говорю. За той стеной начинается площадь перед торговым центром. Надо оглядеться.

Алексей сбрасывает обороты, двигатель бубнит тихо, будто недовольно, машина буквально подползает к стене, утыкаясь носом в кладку.

— Ползи в башню, амазонка! Поглядим в оптику, чего и как.

— Слушаюсь, Конан Завоеватель! — тоненьким голосом ответила девушка и притворно закатила глазки.