Твари Господни

«И она это тоже знает, — понял он. — И всегда знала, просто в той жизни это было приемлемо, а в этой нет».

Лестница вывела их на другую, просторную и безлюдную, площадь, на противоположной стороне которой стоял высокий, устремленный ввысь готический собор. Широкая мраморная лестница, сужаясь, вела к паперти — «Ведь, это называется папертью?» — к широко открытым, из резного темного дерева, дверям, под огромным круглым витражом из цветного стекла. К удивлению Кайданова на витраже была изображена шестиконечная звезда — «Магендовид?»[3] — но долго на этой мысли он не задержался, как уже случалось с ним в этом странном месте не раз, когда он встречался с необычными или незнакомыми ему вещами. Из распахнутых настежь дверей, из тьмы, заполнявшей внутреннее пространство храма, лилась на площадь величественная музыка, заставившая Кайданова замереть и забыть обо всем, о чем он только что думал. Кто-то играл там, внутри собора, на органе. Прежде Герману приходилось слышать органную музыку только в кино, и она никогда не производила на него никакого особого впечатления, как и классическая музыка вообще. Однако сейчас мощная и запредельно прекрасная в своей изощренной сложности мелодия буквально захватила все его существо, заставив переживать такие чувства, каких он, кажется, и не ожидал в себе найти. Сколько длилось это чудо? Как долго стояли они с Лисой посередине площади перед открытыми дверями храма? Кайданов этого не знал. В мире, где они оказались, не было солнца и, соответственно, не было теней, и узнать, сколько прошло времени, не имея на руке часов, было невозможно. Они пришли в себя — да и то не сразу — только после того, как музыка отзвучала, и наступила тишина. Еще какое-то время Кайданов чувствовал себя так, как будто только что вынырнул со дна океана и не вовсе понимает, где находится и что теперь должен делать, но одновременно он ощущал огромной силы чувство сожаления, утраты и разочарования тем, что волшебство растаяло, и теперь ему предстоит жить без этой музыки. Он посмотрел на Лису, но и она, похоже, тоже с трудом возвращалась в себя, и, возможно, впервые ему удалось увидеть так много чувств на ее лице, хотя это и не было ее настоящим лицом.

— Пойдем? — спросил Герман, с трудом проталкивая звуки голоса сквозь вдруг пересохшее горло.

— Да, наверное, — ее голос звучал неуверенно и как-то напряженно.

Но никуда идти не пришлось. В тишине, упавшей на площадь, раздались гулкие шаги человека, выходившего из глубины собора, и они замерли в ожидании. Прошла, возможно, целая минута, прежде чем человек вышел из тьмы на свет. Это был высокий, чуть сутулый старик, одетый в длиннополый коричневый фрак и узкие бордовые штаны, заканчивавшиеся чуть ниже колен. На ногах у него были коричневые туфли на высоких каблуках, украшенные золотыми пряжками, и высокие белые носки. Под фраком была надета белая рубашка с кружевным жабо. Такие же пышные, но, как заметил теперь Кайданов, пожелтевшие от времени кружева опускались из рукавов, скрывая кисти рук почти до самых пальцев, узловатых и длинных.

— Вы Яков? — спросил Кайданов, с некоторой оторопью рассматривая узкое темное лицо, изрезанное глубокими морщинами и обрамленное длинными седыми волосами.

— Здравствуйте, молодые люди, — голос у старика оказался чистый и звучный, напомнивший Герману звук валторны, слышанный им как-то еще в студенческие годы, но поразило другое — глаза Якова. Они были ясными и светлыми, почти прозрачными, и, казалось, светились на темном, похожем на кору старого дерева лице.

— Ой, извините, — сказала Лиса. — Здравствуйте, уважаемый… — она запнулась, не зная, как продолжить начатую фразу.

— Иаков, — подсказал старик.

— Здравствуйте, Яков, — поздоровался Кайданов.

— Иаков, — поправил его старик, подчеркнув голосом это непривычное «иа» в начале своего имени.

— Да, конечно, — смутился Кайданов. — Иаков.

— А вы кто такие? — старик без стеснения рассматривал Кайданова и Лису, но создавалось впечатление, что он все про них давно знает.

— Меня зовут Фарадей, — представился Кайданов.

— И вы носите шпагу, — кивнул старик. — А вы, молодой человек?

— Я Рапоза, — сказала Лиса. — И я девушка.

— И носите меч, — усмехнулся Иаков, а Кайданов удивленно оглянулся на Лису и обнаружил, что эту-то деталь он каким-то образом пропустил. Лиса действительно была опоясана мечом.

— Это что-то значит? — спросила она.

— Возможно, — неопределенно ответил старик. — Под «светлыми небесами» многие простые вещи оказываются многозначительными, и наоборот. Зачем вы пришли?

— Один человек, — Кайданов вдруг понял, как глупо звучит его объяснение, но делать было нечего, ведь так все на самом деле и обстояло. — Один человек сказал нам, что вы можете ответить на наши вопросы.

— Кто? — коротко спросил старик.

— Он сказал, что его зовут Никто.

— Пойдемте, — старик плавно взмахнул рукой, приглашая следовать за собой, и, повернувшись, медленно пошел обратно в плотный до вещественности сумрак собора.