Твари, подобные Богу

А с другой стороны, скачи они все конем. Не хватает следить за их копошением. И так все ясно. На Протопопова с его дебильной схемой дифференцированных выплат отовсюду сыплются жалобы, и Андрею постоянно приходится оправдываться перед многолетними парнерами. Неудобно, между прочим, неловко, при всем безразличии к судьбе бизнеса… Иван, как нормальный деловой человек, наверняка подумывает о своем деле и, если откроет, назад не вернется. Жалко — на него можно было спокойно сваливать скучную мутотень. Так что? Переиграть? Протопопова под зад, Ивана — за шкирку обратно в лавку? Нет, не годится. Репутацию судии надо блюсти, а то перестанут бояться.

Но опять же — к чертям. Пора подумать об ужине. Куда нынче? В рыбный ресторан на Лесной или в мексиканский, что недавно открылся? Андрей Царев был гурман и старался каждый день баловать себя чем-то новеньким.

Он энергичными похлопываниями нанес на лицо лосьон, в последний раз пригладил усы и вышел из ванной. Его очередная молодая любовница нежилась в постели. При виде Андрея она зазывно улыбнулась и приняла эротичный, по ее двадцатилетнему разумению, вид: изогнула бедро и, тайком потянув вниз куцую рубашонку с кружевами, приоткрыла выпирающие кости грудины.

«Думает, опять кинусь», — презрительно усмехнулся про себя Царев. На самом деле ему искренне нравилась грузноватая рыхлость жены, однако «этих» он выбирал цыплячьего сложения; любил в самый ответственный момент мысленно сворачивать тощие шейки. — «Да еще отвезу в ресторан, как недавно, пока ухаживал. Размечталась. Нет, дорогая. Твоя песенка спета. Ты у нас материал отработанный».

— Сегодня было что-то необыкновенное, — дежурно сказал он вслух, не заботясь окрасить голос чувством. — Ужасно хочется сделать тебе подарок. Жаль, некогда. Купишь сама от меня? — Он небрежно достал из кармана и выложил на тумбочку у кровати жидкую горсть стодолларовых купюр. — Совершенно нет времени — деловая встреча.

Барышня капризно выпятила нижнюю губу. Он наклонился, чмокнул ее в макушку, быстро оделся, причесался — и, как колобок, был таков.

* * *

Тата искренне наслаждалась тем, чего ей так не хватало последнее время — покоем. Утром она с особым удовольствием испекла печенье, а к полудню сварила кофе, разлила его в красивые чашки, печенье сложила в изящную вазочку и на подносе отнесла весь этот натюрморт в комнату Ефима Борисовича, вернувшегося на днях с дачи. Расцвела от его комплиментов. Улыбнулась вслед Павлушке, который залетел на вкусные запахи, опустошил вазочку наполовину и тотчас же испарился. Отощал, бедняга, вчера только из поездки — и как она по нему соскучилась!

Тата с Ефимом Борисовичем расположились в креслах и стали медленно пить густой ароматный кофе.

Я как мячик для гольфа, наконец-то попавший в лунку, думала Тата. Швыряло меня, швыряло, но теперь я по доброй воле с места не двинусь. Как хорошо, когда сын и свекор дома — все сразу меняется, даже квартира другая. И даже звонки Гешефта не выводят из равновесия.

«И правильно, угомонись уже, престарелая кокетка», — намеренно обидела себя Тата, вызвав в памяти офорт Гойи. — «Настало время других ценностей. Дети, родители — вот главное. Они величины постоянные. А муж, любовники — переменные. Сегодня есть, завтра нет, нечего на них зацикливаться. Тем более что послезавтра опять есть».

Но, по-честному, к Гешефту это больше не относилось: они не пойми как сумели взять и подружиться. Он перестал «ловеласничать», и на смену флирту пришла удивительная, товарищеская откровенность. Тата даже призналась ему в страхе перед одиночеством — а это была ее самая постыдная тайна.

Гешефт ответил странно:

— Ты одинока временно, до следующего мужчины, а мужчины одиноки всегда, поскольку всегда что-нибудь скрывают от каждой из своих женщин.

Спорное утверждение, но Тате от него полегчало. Беседы с циничным, злым, мрачно-остроумным Гешефтом шли ей на пользу, не давали раскисать. Одно царапало — то, что Света ничего не знала. Тата предлагала раскрыть карты, но Гешефт воспротивился — мол, если б сразу, может, и прокатило бы, а сейчас время ушло, Светка однозначно обидится. Решающее слово было за ним — чья, в конце концов, жена? Которая, как назло, звонила Тате чаще обычного: явно стремилась загладить возникшие трения. Гешефт же умудрился поведать о своих многочисленных претензиях к семейной жизни и ненароком раскрыл пару Светкиных секретов, и теперь разговоры с ней напоминали Тате попытки уютно расположиться на ежином коврике…

Удивительно, как Америка прикручивает ее к себе телефонными проводами: сначала подруги, затем Майк, теперь и вовсе дурацкая история…. Но расстаться с Гешефтом Тата не хотела да и не могла. Он не просто скрашивал существование, он стал его частью. Сказать: «Ты женат, поэтому больше не звони» казалось невероятно глупым — ведь они взаимодействовали не на уровне М — Ж! Гешефтово, кстати, выраженьице.