Твердь небесная

В России действительно поднималась смута невиданная. По городам нарастало стачечное движение. В деревне было неспокойно – того гляди за топор мужик примется. Почти поголовно безграмотная деревня вдруг наполнилась социалистическими прокламациями и разными вредными брошюрками. Как они туда попадали, неизвестно, но злое дело свое выполняли верно – смуту множили. В Тверской губернии вышел случай, можно было бы сказать, забавный, когда бы не несчастный результат: у какого-то крестьянина пропал пес – бегал кобель где-то несколько дней, а возвратился с прибытком: на шее у него был привязан сверток прокламаций; крестьянин сам грамоте не умел, а когда сынок прочитал ему по написанному, что, оказывается, нет ни Бога, ни царя, очумевший от изумления мужик раздал прочие прокламации по всей волости – подивитесь, землячки, этакой невидали! – в результате через несколько дней вся округа бунтовала.

Пользуясь волнениями в собственно русских землях, забеспокоились окраины. Поляки, даже не скрывая своих намерений, готовились повторить 1863 год. Прежде невозмутимые финны, и те начали, по их собственному определению, «пассивное сопротивление», выражающееся, однако, в шумных уличных манифестациях с призывами: «Долой Россию!» Евреи организовались в революционное сообщество «Бунд», стали формировать боевые отряды и угрожать соседнему христианскому населению. В Минской губернии одна такая еврейская шайка напала на православного священника: местечковые якобинцы срезали батюшке бороду, остригли волосы и, избив его, бросили возле церкви. Русские, оскорбленные такой бесстыдной дерзостью инородцев, не замедлили ответить им: по черте оседлости пошли погромы. Но самую экстравагантную форму бунт на окраинах принял в Закавказье: местные народности стали по очереди вырезывать друг друга – то татары армян, то армяне татар.

Через три дня после крещенского происшествия в охваченном стачками Петербурге состоялась многотысячная демонстрация. Некий самодеятельный защитник рабочих – священник одной петербургской тюрьмы – придумал отправиться всем миром, с иконами и хоругвями, к царскому дворцу и передать батюшке государю прошение заступиться за православный народ, доведенный мироедами фабрикантами и чиновниками до полного изнеможения.

Вся столица с утра 9 января была запружена войсками, казаками, полицией. Куда ни глянь, всюду штыки, сабли, нагайки. Иные осмотрительные участники шествия засомневались: а не опасное ли предприятие они затеяли? – а ну как все это оружие против них обращено будет! А они с детьми идут! Старики немощные опять здесь же! На что другие, тоже очень неглупые, люди им резонно возражали: у нас же не бунт, не восстание, а, по сути, крестный ход; а что касается солдат, то они стоят для порядка, и у них, во-первых, ружья без патронов, а, главное, в том-то и фокус, что идут между прочими немощные старики и дети: увидят их служивые и усовестятся хотя бы нагайку поднять, не то что выстрелить.

Перед дворцом этот крестный ход с детьми встречала цепь солдат в две шеренги с ружьями наизготовку. Собственно, некому даже было передать прошения – к непрошеным визитерам из дворца никто и не думал выходить. Люди в растерянности остановились: что же дальше? ну вот пришли… Целый час недоумевающие питерские пролетарии топтались на снегу на площади, детей переморозили. Кто-то стал выкрикивать что-то солдатам, может, для согреву, к нему присоединились другие голоса. И вдруг офицер взмахнул саблей, и раздался залп, отдавший оглушительным эхом в колодце Дворцовой площади. Хотя многие впереди стоящие попадали, большинство в толпе не сразу сообразили: что же произошло? – ведь у солдат же нет патронов! И лишь второй залп все всем объяснил – люди поняли, что их расстреливают! Раздался разом тысячный вопль. Народ бросился врассыпную. Портреты царя и иконы за ненадобностью полетели на снег: не до них – детей бы спасти да самим ноги унести. Только беда, бежать-то некуда – стены со всех сторон! Всех укрытий на площади – один столп посередине. Но за ним спасаться от пуль – все равно как под бороной от дождя прятаться. А тут еще залп вдогонку! – гвардейцы быстро перезаряжают ружья, – еще один!.. Пехоту поддержала кавалерия. Нагайки довершили дело, начатое трехлинейками, – над толпой петербургской черни была одержана полная победа!

Это побоище в Петербурге, прозванное в народе Кровавым воскресеньем, просто-таки вздыбило Россию. Стачки хотя и умножились, но не они уже были главным ответом рабочих на жестокость власти. Призыв – «К оружию!» – сделался теперь основным лозунгом. Не ограничиваясь одним только призывом, народ действительно стал вооружаться: группы революционеров захватывали оружейные магазины, где-то на заводах умельцы тайком мастерили разной степени совершенства огнестрельные средства – от довольно приличных револьверов до примитивных пищалей; на квартирах устраивались лаборатории, где террористы изготавливали главное оружие революционной борьбы – бомбы.