Твердая рука. Гамбусино

В первый момент, когда донья Марианна поняла, что бесповоротно погибла, ею овладело глубокое отчаяние – сказалась присущая женщинам слабость. Но постепенно наступила реакция. Донья Марианна была верующей, и прежде всего она, сойдя с коня, опустилась на колени и прочитала молитву. Поднялась она совсем успокоенной, а главное, сильной. Конь, поводья которого она не выпускала из рук, неподвижно стоял рядом с ней. Марианна ласково потрепала рукой благородное животное, этого последнего оставшегося с ней друга. Затем, повинуясь какому-то безотчетному внушению, она расстегнула все пряжки подпруги, в кровь расцарапав при этом свои прелестные, но неумелые руки.

– Милый Негро, – печально проговорила она, снимая с него уздечку и седло, – я не хочу, чтобы ты поплатился жизнью за мою ошибку. Возвращаю тебе свободу. Может быть, верный инстинкт животного поможет тебе найти дорогу и спастись. Ступай же, мой добрый друг! Вперед! Ты свободен. Лошадь весело заржала и, сделав гигантский скачок, исчезла в темноте.

Донья Марианна осталась одна, теперь уже совсем одна.

Глава XXI. ТВЕРДАЯ РУКА

Трудно себе представить, какие ужасы таит в себе ночная мгла в американских лесах. Даже в полдень солнце не в силах прорваться сквозь этот гигантский зеленый шатер. Днем здесь все погружено в неясный полумрак, а ночью тьма становится такой густой, что, кажется, ее можно прощупать руками. Нигде ни малейшего просвета в этом хаосе, лишь изредка в чаще кустарника зловеще блеснут зрачки какого-нибудь хищного зверя. Они мелькали все чаще и чаще, появлялись и там и сям. Значит, грозные обитатели леса выползли уже из своих логовищ, готовясь под покровом воцарившейся в лесу ночи справлять свои кровавые тризны. Отовсюду – из-за каждого бугорка, из каждой лощинки – неслись неясные шумы, не имеющие названия на человеческом языке: одни – звучные и пронзительные, другие – басовитые и урчащие, третьи – напоминающие мурлыканье, четвертые – звучащие, как дьявольский смех, – и все это сливалось в сплошной, наводящий ужас концерт. Потом в этот гомон ворвалась чья-то тяжелая поступь и вслед за тем хлопанье крыльев вспугнутых птиц. И ни на минуту не умолкало шуршание, какое-то неясное и непрестанное копошение бесконечно малых существ. Это было дыхание природы, занятой своей непостижимой алхимией. Провести ночь в лесу без огня и оружия – дело достаточно страшное и для мужчины; такая ночь превращается в непередаваемый кошмар для женщины, особенно для такого хрупкого и изнеженного существа, каким была донья Марианна. Выросшая взаперти, она не способна была ничего предпринять для самозащиты. Наклонившись в ту сторону, куда умчалась ее лошадь, донья Марианна напряженно прислушивалась к удалявшемуся топоту копыт. Эти знакомые звуки были для нее своего рода связью с жизнью; пока они доносились до ее ушей, в сердце девушки теплилась надежда. Но когда они замерли в отдалении и могильная тишина снова нависла над ней, Марианна задрожала и, опустившись почти без чувств на землю, прислонилась к дереву, ни о чем больше не думая, ни на что больше не надеясь. Да и на что она могла надеяться в этой зеленой могиле, которая при всей своей необъятности накрепко захлопнулась над ней, не оставляя ни малейшей лазейки в жизнь?

Сколько времени находилась она в этом состоянии полнейшей душевной прострации? Час? А может быть, одну минуту? Этого она сама не знала.

Человеку, потерявшему надежду, кажется, что время остановилось: минута тянется, как век, а час – как вечность. Внезапно какой-то шум, неясный как дыхание, поразил ее слух. С каждой минутой он нарастал с необычайной силой. Ошибиться было невозможно: Марианна тотчас догадалась, что это возвращался обезумевший от ужаса Негро. Сердце доньи Марианны похолодело от страха: она понимала, что только преследование диких зверей могло заставить Негро вернуться в эту глушь. Страшная действительность не замедлила оправдать ее догадку. Послышалось жалобное ржание лошади, которому, точно замогильное эхо, вторил в два голоса пронзительный и грозный рык.

В следующую минуту девушка словно во сне увидела силуэт коня, бешеным галопом промчавшегося мимо нее; за ним молнией мелькнули две страшные тени, а еще через мгновение снова донеслось надрывающее душу ржание, прерванное торжествующим рычанием.