Твёрдая власть. Записки русского патриота

Ни война, ни революция не страшны для русского государства; никакой серьезной опасности не могут представлять для него сепаративные наклонности, которые обнаруживаются в некоторых владениях русской державы. Сами по себе все дурные элементы разложения и отложения не имеют и не могут иметь силы, но чего не может сделать война, чего не могут произвести никакие внутренние потрясения и смуты, то было бы прямым и естественным последствием систематического разъединения Верховной власти с народом.

Давно уже пущена в ход одна доктрина, нарочно сочиненная для России и принимающая разные оттенки, смотря по той среде, где она обращается. В силу этого учения, прогресс русского государства требует раздробления его области по-национально на многие чуждые друг другу государства, долженствующие тем не менее оставаться в тесной связи между собой.

Эта мысль может проникать во всевозможные трущобы; она же, переменив костюм, может занимать место в весьма благоприличном обществе, и люди самых противоположных миров, сами не замечая того, могут через нее подавать друг другу руку, она возбуждает и усиливает все элементы разложения, какие только могут оказаться в составе русского государства, и создает новые. Людям солидным она лукаво шепчет о громадности России, о разноплеменности ее народонаселения, об удобствах управления, будто бы требующего не одной администрации; людям либеральных идей она с лицемерной услужливостью объявляет, что в России невозможно политическое благоустройство иначе как в форме федерации; для молодых, неокрепших или попорченных умов она соединяется со всевозможным вздором, взятым из революционного арсенала.

* * *

Припомним, что воззвания к революции, какие появлялись у нас, прежде всего требовали разделения России на многие отдельные государственные центры. Еще в прошлом году, в мае месяце, в то самое время, когда началось в обществе патриотическое движение, появился подметный листок, в котором чья-то искусная рука сумела изложить эту программу так, что в ней нашлось место и для идеи царя, и для самого нелепого революционного сумбура. Первое место в этой программе будущего устройства России занимает, конечно, Польша, сверх того, кроме Финляндии, помнится призывались таким же образом к отдельной жизни Прибалтийский край, Украина, Кавказ. В других программах появлялась еще Сибирь.

Но достигнуть осуществления этих программ мятежом или революцией было бы трудно. Польский мятеж при всех благоприятных условиях оказался бессильным, революция оказалась фантасмагорией, которая исчезла при первом движении здоровых общественных сил.

Осталась надежда воспользоваться нашими собственными недоразумениями и в наших собственных руках повернуть наш прогресс в эту сторону; остается надежда, что мы сами спокойно и под видом прогресса совершим над собой то, что могло бы быть только следствием сокрушительного удара, нанесенного нам извне, или какого-либо страшного взрыва. И вот нам представляют перспективу России, превращенной из одной могущественной нации в собрание многих наций, которые нужно еще для этой цели сделать. Перед нашим воображением развертывают картину многих совершенно отдельных и чуждых друг другу государств под сенью одной державы; нас пленяют изображением этой державы, возносящейся над целым сонмом народов и государств, как бы над особым человечеством.

О тех доводах, которые могут улыбаться умам совершенно незрелым или испорченным, говорить не стоит. Но любопытны те аргументы, которые употребляются для совращения людей солидных, с одной стороны, консервативного, а с другой – либерального образа мыслей.

Россия, – так говорят проповедники новой доктрины, нарочно сочиненной во исполнение будущих судеб нашего отечества, – Россия занимает слишком громадное пространство; она представляет собой целый мир, в котором живет не один какой-нибудь народ, а целых двадцать.

Итак, громадное протяжение Русской Империи, с одной стороны, и страшное множество народностей, населяющих ее неизмеримое пространство, с другой, – вот главные аргументы, которыми хотят уловить нашу мудрость и направить ее к предустановленной цели. Но русская территория по своим естественным условиям не может не быть громадна; она не может служить поприщем для самостоятельной и сильной государственной жизни иначе как в тех размерах, которые были намечены с точностью при самом рождении русского государства.