Твёрдая власть. Записки русского патриота

Такими доктринами наполнены у нас особенно два факультета, которые в том виде, как они у нас существуют, могут быть названы азинариями наших университетов. Мы разумеем факультеты юридический и историко-филологический, куда поступают не только искатели знаний, которым эти факультеты, по своему именованию, посвящены (эти искатели, к сожалению, не находят, чего ищут), но и те молодые люди, которые ищут только получить легким способом права, связанные с высшим образованием; вот эти не ошибаются и действительно находят, что ищут: то, что составляет силу этих факультетов, что сообщает им по преимуществу научный или ученый характер, то, ради чего они существуют – насущного хлеба науки, – в них теперь нет или почти нет, если же что и окажется, то разве для вида, а не для питания. Зато перца и корицы в них сколько угодно.

Под разными наименованиями – философии права, государственного права, уголовного права, истории литератур и т. п. – тут есть все: и отрывочные афоризмы, вырванные из систем разных мыслителей, ни на чем не основанные обобщения, бездоказательные мнения в ассерторической и аподиктической форме, произвольные подборы фактов без научного метода и критики. Об изучении источников права нет и помину. Классической филологии, без которой филологические факультеты не имеют смысла, в них не ищите.

* * *

Теперь спрашивается: на каком основании правительство обязывает изучать эти произвольные доктрины, эти мнения и суждения, которые на лучший конец представляют собою только выражение разномыслящих партий? Ради чего правительство принуждает юных слушателей усваивать воззрения той или другой партии? Какой партии держится оно само?

Весьма естественно думать, что в политических и философских воззрениях правительство держится законов, преданий, народной мудрости, наконец, Церкви своей страны. Если так, то следовало бы предполагать, что правительство обязывает преподавателей преподавать, а слушателей – слушать патриотические и православные доктрины. Но если правительство возымело бы такие виды, то оно поставило бы себе неисполнимые задачи. Где нашло бы оно этих просвещенных патриотов, которые из недр своей страны, из ее истории и духа ее народа извлекали бы мудрость своих проповедей? Не вернее ли, напротив, в заведениях, посвященных науке, строго держаться только ее требований?

Патриотической мудрости для обязательного преподавания и усвоения в университетах правительство административными способами не создаст. Зато, придавая свободному обязательность, оно обязывает учащуюся молодежь усвоять себе чужие воззрения и доктрины партий, с которыми ни русский народ, ни русская государственная власть не имеют ничего общего. Скажем попросту: благодаря странной системе, господствующей в наших университетах, выходит так, что правительство нередко прямо вынуждает учащуюся в них молодежь моделировать свой образ мыслей по тем доктринам и воззрениям, которые противоречат законам и государственному строю страны.

Зачем же правительству нужно, чтобы учащиеся в университетах молодые люди для получения прав экзаменовались не из науки, как остроумно сказано в «Санкт-петербургских ведомостях», а из профессора! Зачем придавать обязательную силу тому, что во всяком случае может быть только допускаемо? Как же теперь нам, свободным людям, бороться с воззрениями, которые правительство посредством своих заведений вбивает учащимся насильно в голову? Или в самом деле правительству нужно, чтобы все мыслили, как, например, профессор Градовский, или судили, как профессор Орест Миллер?

Правительство не может установить правильное и плодотворное учение в своих университетах иначе, как строго разграничив свободное и обязательное и для этого отделив испытания на государственные права от преподавания. Только посредством правильной системы экзаменов, не зависимых от произвола университетских коллегий, может правительство регулировать и состав факультетов, и характер преподавания в них; только этим средством можно установить правильные и чистые отношения между наставниками и слушателями.

На твердой русской почве (из статьи «Все, что противоречит основному строю русского государства, должно быть устранено из него самым решительным образом», к сороковому дню гибели Александра II)

Завтра – сороковой день по кончине Монарха, которого оплакивает Россия. До сорока дней, по верованию нашей Церкви, отшедшая душа находится еще в тайной связи с нами, постепенно освобождаясь от земных уз. Завтра мы как бы вновь и в последний раз простимся с Государем, так много сделавшим для нашего отечества, пострадавшим и потерпевшим мученическую смерть за него.

Молясь об упокоении отшедшей души Монарха, помолимся и о его России, переживающей ныне тяжкий кризис.