Твёрдая власть. Записки русского патриота

Без сомнения, где жизнь, там и отрицательные начала, враждующие против нее. Но можно ли допустить, можно ли здравосмысленно пожелать, чтобы, жизнь в своих органических силах оставалась связанной, а воля была предоставлена только тому, что ее разрушает и разлагает, и чтоб она была беззащитно предана действию этих разлагающих начал, а чтобы в этом представлялась ее свобода?

Фальшивый либерализм будет требовать самоуправления для детей, которые, по естественным условиям своего возраста, непременно должны находиться под опекой; но он не поймет, что люди взрослые могут достойно действовать в соответствующих возрасту их сферах лишь по мере своей самостоятельности и самоответственности.

Фальшивый либерализм обойдется с седовласым учителем, как с мальчишкой, а перед мальчишкой сконфузится, как перед мудрецом и передовым человеком.

Фальшивый либерализм не поймет, что право собственности должно быть обеспечено, что оно должно быть уважено, что ему должно быть предоставлено значение и влияние, и захочет, напротив, предоставить и силу, и значение тому, что подрывает и нарушает это основное право. Он окажется равнодушным к интересам честных и мирных людей, к обеспечению их от обиды насилия, к ограждению их чести и жизни; но он будет сентиментально умиляться перед грабителем и душегубом, он будет заботиться об их эманципации и желать, чтобы преступник был обеспечен, если не от преследования, то от должной кары правосудия.

Пока наши общественные силы бездействуют, пока в действии одна правительственная организация, можно ли желать, чтоб она ослабевала в охранении народного достояния, так тяжко собранного трудом нашей истории!

В состав русского государства входят многие разноплеменные народности. Нельзя требовать, чтобы правительство свойственными ему способами сливало эти чуждые начала с господствующей народностью. Подобные слияния может успешно совершать только жизнь при свободном и полном развитии своих интересов. Но с другой стороны, может ли государство не признавать себя органом господствующей народности и не держать ее знамени над всеми иноплеменными элементами, живущими под его державой?

Может ли в какой-либо части русского государства какая бы то ни была иноплеменная народность, или даже какой-нибудь общественный класс, принадлежащий к чуждой народности, домогаться не только терпимости к себе, но и заботиться о господстве и о расширении своего господства, о покорении себе других племен и народностей, и может ли ему быть предоставлено право считать свою провинцию особым государством в государстве?

* * *

Мы не можем не признать, что столь долго господствовавшая у нас правительственная система значительно смягчилась. Должны ли мы радоваться этому или желать возвращения прежнего обаяния государственной силы, которое Отечество наше имело как в глазах иностранцев, так и в нашем собственном мнении?

Возвращение к прежнему, если бы даже и было хоть сколько-нибудь желательно, не всегда бывает возможно. Но если мы не можем или не хотим действовать одними отрицательными средствами для ограждения нашей Церкви, прав нашей народности, нашего политического значения, если, наконец, мы сознаем тщету одной внешней силы для подавления опасных и вредных начал, если мы начинаем сознавать цену свободы и хотим действовать либеральными средствами, то не следует ли прежде всего пожелать, чтобы господствующая народность вступила в обладание всеми своими силами и чтобы смягчение правительственного действия имело своим последствием прежде всего пробуждение наших народных сил?

Внутреннее раздвоение (из статьи «Корень всякого зла в России есть внутреннее раздвоение»)

Нам приходится очень часто, а по мнению некоторых, может быть, даже слишком часто говорить о национальном единстве и вообще о государственных интересах России.

Иным может казаться, что предмет этот либо слишком отвлеченного свойства, либо слишком специальный и что есть множество других вопросов, гораздо теснее связанных с требованиями жизни и с интересами практическими, которые должны занимать в настоящее время первое место в общественном мнении. В самом деле, не в минуты ли опасности, войны или мятежа единство и целость государства получают для общества жизненное значение? Не тогда ли вопрос о них тревожит и волнует людей, затрагивает все интересы, собирает воедино все стремления?

Но когда государство в опасности не находится, можно ли требовать, чтоб общество, забывая свои насущные потребности, которых у него так много, предавалось вопросу о единстве и целости своего государства? И единство, и целость государства – все это вещи очень хорошие, так могут сказать с разных сторон, но в мирную пору эти интересы сходят с первого плана, и есть множество других интересов, гораздо более близких каждому, гораздо более настоятельных и горячих, которые должны группировать людей в настоящее время.