Твёрдость по Бринеллю

— Эк ты, собралась деда удивить… — укорил и отец. — Да у него здесь, знаешь, сколько? — он дернул на себя дверцы шкафа, но они не поддались. — Смотри-ка ты, заперто, — смущенно засмеялся он.

Посмеялась над ним и я — захотел к деду в сундук заглянуть!

В "зале" наконец стало теплее, и мы с девчонками, урвав часок, вповалку завалились на диван поспать — ночь-то провели в дороге.

***

Разбудил меня сильный стук в стекло. Я вскочила и подбежала к окну, но за ним никого не было. На дворе уже темнело. Дети тоже проснулись и снова побежали к деду.

Вскоре пришел Евгений, и дед, в честь приезда старшего сына, слазал на чердак за бутылкой водки — еще с бабушкиных поминок у него ящик остался, и дед его уже пять лет бережет на свои похороны, постоянно пополняя такие вот внеплановые расходы.

Выпили. Дед не пригубил — сказал, что уже не выносит спиртного. Зато сыновья-инфарктники не отказались.

В избе было угарно — "систему обогрева" давно не топили, голова у меня трещала, и я решила выйти на улицу проветриться. Алька, младшая, запросилась со мной. Мы оделись и вышли с ней на вечерний темный двор, а потом и за калитку. На улице не было ни души, лишь светились окна ближних изб. Я стояла, вдыхая свежий воздух, задрав голову, разглядывала звездное небо, потом стала смотреть на окраину — в сторону кладбища. И вдруг… В пространстве над узкой полоской поля, разделяющей возвышенность кладбища — его ребристая высокая ограда была хорошо видна в неполной еще темноте — и окраину поселка, мелькнул — появился и исчез — огонек, а точнее, светящийся шарик величиной с апельсин и такого же, пожалуй, цвета. Как будто бы его кто-то бросил невидимой рукой. За ним — но в другой стороне поля — мелькнул другой. И — замелькали. То тут вспыхнет-потухнет, то там. "Может, детишки балуются? — подумалось. — Может, фонарики включают?" Но что-то высоковато над землей, да и светящееся пятно для фонаря великовато… Такое ощущение, что его как будто кто-то бросает по короткой дуге на высоте двух-трех, а то и четырех метров от земли… "Ясно — пришельцы, — буднично сделала вывод я, — больше тут нечему быть. Ничего здесь такого быть не может — ни машин, ни детей, да и не похоже это ни на фары, ни на фонари". А страх потихоньку уже начал охватывать — а вдруг придется "пойти на контакт" с незнакомцами? Положа руку на сердце, никогда не хотела я этого самого контакта, боялась я его и боюсь. Только помню — читала где-то, — что с "ними" можно мысленно "разговаривать". Вот я и начала "говорить": "Если это ВЫ, — думаю, — то пусть огонек вспыхнет еще раз, прямо сейчас". И — вспыхнул!

Алька моя, словно почуяв неладное, вдруг начала тащить меня в дом: "Пойдем, мама, пойдем", — хотя с ее росточка странные явления у кладбища ей не видны. "Пожалуй, действительно, пора в дом", — размышляю я, а сама двигаюсь к калитке, хотя еще не вдоволь насмотрелась на удивительные, парящие в полной тишине, светящиеся "апельсины". Закрывая калитку, я снова обернулась к кладбищу и, испытывая пришельцев, мысленно попросила: "Ну, еще раз!" И огонек снова явственно вспыхнул и пропал за березой, что росла неподалеку от калитки. Уверившись, что это, действительно, происходит возле кладбища, а не в моем воображении (да и не бывало никогда с ним такого), я решила "сделать ноги". Иду в дом, поторапливаюсь, но как бы нехотя, потому что явно понимаю, что струсила, и что ОНИ это тоже поняли и не простят — контакта "нечистой силы" со мной больше не будет. Мне и жаль, но и инстинкт самосохранения делает свое дело: я открываю дверь и захожу в (спасительный ли?) дом, понимая, что шанс этот теряю навсегда; причем темные сени преодолеваю уже стремительно…

За столом все те же: дед, отец, дядя. Я присаживаюсь и, отдышавшись, спрашиваю:

— Дед, что у вас там, между последними домами и кладбищем?

Дед не слышит:

— Вот вижу, что говоришь, а не слышу, что.

Я повторяю вопрос, он отвечает:

— Ничего нет.

Да я и сама знаю — утром ведь туда ходили. Там просто низина, заснеженная болотина.

— А что? — интересуется Евгений.

Я рассказываю про светящиеся шары.

— Что бы это могло быть?

— НЛО, — не задумываясь, отвечает Евгений. — Они у нас здесь уже появлялись, в газете писали.

Я молчу — и верю и не верю.

— Пойдем, посмотрим, — предлагает бесстрашный Евгений, и я нехотя тащусь за ним на темную улицу, понимая, что напрасно это делаю: ничего мы там уже не увидим. Это был контакт только со мной, я это знала.

Выходим за калитку, смотрим — конечно же, ничего уже нет. Темное поле, даже видно, где кусты растут; за ним, полосой, — кладбищенский забор. И все. Я вздыхаю:

— Я так и знала, что ничего ты уже не увидишь.

Мы возвращаемся в дом, я еще, с надеждой, взглядываю в сторону кладбища, но поле безнадежно мертво.

***