Твёрдость по Бринеллю

Галя посерьезнела. Что тут ответить? И приятно, что не забыл ее муж, назад просится, и слишком велика обида за предательство, за то, что бросил их и что сразу, тут же, женился второй раз. В то же время, говорит Лева как будто серьезно, такое чувство, что голос "уже не мальчика, но мужа"…

— Я тебя не тороплю с ответом, — продолжал Жупиков, — понимаю, что это сразу не решить… Но ты подумай, пожалуйста… Я потом зайду. — Жупиков поднялся, собираясь уходить.

Проводив его, Галя стала укладывать Аленку спать.

— Мама, а где… он живет? — спросила перед сном дочка, не решаясь назвать странного дядю "папой".

Галина замялась, не нашлась, что сказать: ни правды, ни вымысла. А когда Аленка уснула, снова задумалась — было над чем. Лева раскаивается, хочет назад вернуться… Может, в самом деле что-то в нем переменилось? Может, правду говорит? Несладко, небось, с гулящей-то женой живется… Да ведь не сможет Галина принять его назад — и в мыслях у нее никогда не было, что они, разойдясь, смогут снова сойтись. Для нее — уж если вырван из сердца, то обратного пути нет, как Земле не идти вспять по своей орбите. Как же теперь принять его, когда и мысли такой не допускала? Без толку, видно, все это…

Но через день Жупиков пришел к Гале трезвый, спросил серьезно:

— Ну как, ты подумала? Я ведь — вполне серьезно, я не отступлю.

Галя молчала. К самому Жупикову она никаких особых чувств после развода — ни раздражения, ни любви — не питала, а Аленке он все-таки — единственный и родной отец. Так что тут думать-то? Попробовать можно. Может, и приживутся, может, все у них еще получится. Надо попробовать, если дается еще один шанс. Она взглянула на ожидавшего с волнением Жупикова:

— Ну, в общем-то, я не против…

Жупиков, стесняясь еще обнять и поцеловать ее, потупил радостное лицо.

***

С тех пор он зачастил к Галине. Как вечер — так приходит и сидит у нее, ну что твой влюбленный. Все вечера у Галины были заняты теперь гостем. Иногда они выбирались в кино, и Галина затаенно радовалась, что она уже не огрызок и не обломок какой-то — "брошенка", а полноценная женщина, щемяще ощущая рядом с собой — пусть не совсем еще, но почти что своего — мужа; а чаще просиживали на диване, обсуждая свою дальнейшую совместную жизнь. О второй жене Жупикова, с которой он пока не расстался, Галя не думала: она ее и за жену-то не считала, потому что та была второй, — так, думала, сошлись они просто, известно на какой почве: Жупикову нужна была женщина многоопытная, чтоб тем самым в узде его держала; а Галина хотела, чтоб ее любили как человека, а не за какое-то определенное место — такую любовь она и считала настоящей, но навязывать свои принципы никому не хотела. Да и Галине ли было ее жалеть: ведь это она помогла разбить их семью, обрадовалась чужому горю. Пусть сама теперь побудет в роли брошенки, вкусит все прелести этого состояния!

Через месяц Лева совсем перебрался к Галине, перетащив свою, более чем скромную, одежонку и немудреные вещички: всего-то богатства — альбом фотографий да десяток пластинок… И начали они по-новому привыкать друг к другу: Лева — с наслаждением, Галина — преодолевая барьер отчуждения, чувство того, что она отвыкла, что он — чужой. Зажили они как муж и жена, но зажили не счастливо, как предполагалось, а настороженно присматриваясь друг к другу, открывая друг в друге те новые пороки, которых не замечали или которыми не обладали раньше. Галина, прожившая в браке с мужем три года, поняла, что ничуть не изучила его за этот срок, да и не знала совсем. Теперь она могла сказать определенно только то, что Лева за те годы, что они жили порознь, окончательно испортился: стал подозрительным, ревнивым, чего раньше с ним никогда не бывало, охочим до денег. Аленку он начал воспитывать окриком, часто хватался за ремень. Галя вступалась — ей казалось нелепым, что ее ребенка наказывает еще кто-то, кроме нее, ведь только она на него имеет право… Завязывались перепалки, переругивания. Жупиков все чаще после них качал головой и говорил, как бы для себя: "Не то, не то…"