Твёрдость по Бринеллю

Конечно, забеременела она случайно — все же не хотела заводить ребенка до тех пор, пока этот эксперимент с повторным браком не перейдет в настоящую семейную жизнь и Жупиков, действительно, не станет ее законным мужем, хотя сам Лева и настаивал, с первых дней своего возвращения, на рождении второго ребенка — чтобы закрепить их зыбкий и ненадежный, как, видно, он и сам считал, новый союз. Что ж, пусть она забеременела случайно, непредвиденно, как бы рановато, но, видно, ничего случайного в жизни не бывает, и чему быть, то давно — не нами — предрешено…

Однажды, перед сном, уже лежа в кровати, Галя начала давать наставления в спину отвернувшемуся от нее Леве — как всегда, с легким раздражением:

— Скоро уже полгода, как ты не живешь в своей квартире… Нашей квартире. Вот она возьмет да и выпишет тебя оттуда.

— Ну и что?

— Как это что? Не забывай, что благодаря нам — мне и Аленке — была получена эта квартира. Чего это ради ты ее кому-то будешь дарить? Тебе надо сходить, пожить там недельку хотя бы.

— Ну и подарю.

— Как это подарю? А где ты жить собираешься — в этой комнате, что ли?

— А где же еще?

— Не маловато ли — пятнадцать метров на четверых?

— На каких четверых?

Галина смешалась. Ей не хотелось пока говорить Леве, что она беременна. Срок был небольшой, а как он поведет себя, когда узнает про ребенка, было не ясно — слишком уж у них сейчас были натянутые отношения.

— Ты что, забеременела? — Жупиков повернул к ней голову.

Галина помолчала.

— Да, уже два месяца.

— Ничего, сделаешь аборт, — он снова отвернулся.

У Галины похолодели уши, дыхание перехватило, она замерла…

— Ты же сам хотел ребенка…

— А теперь не хочу.

Галина долго молчала. Такого удара в поддых она не ожидала… Но все-таки хозяйкой положения была она, и что будет с зачатым ребенком, для нее было вопросом решенным.

— Нет, я буду рожать, — сказала она, больше для себя.

— Ну и дура.

***

На другой день, когда Галя пришла с работы, Левы дома не оказалось. Она стала собирать рассыпанные на полу журналы, подняла на тумбочке упавшую коробку французского одеколона, который она подарила Леве на праздник. Коробка была пустой. Галя поискала глазами флакон. Его нигде не было. Не мог же он сам уйти… И вдруг страшные подозрения зашевелились в голове Галины. Она внезапно ослабла и покрылась холодным потом. Бросилась снова к журналам: среди них не было номеров "Мелодии", с печатавшейся там биографией "Битлов", — страстного увлечения Левы. Что еще он мог взять? Пластинки? Да, скорее всего… Галя бросилась к пластинкам, просмотрела — тех, что Лева принес с собою полгода назад, не было на месте. Теперь ей все стало ясно. Руки ее упали, в мозгу четко отпечаталось: "Ушел". Да, да. Предательски, как ножом полоснул… И истерический хохот бился в голове Галины: прихватил с собой самое "дорогое" — одеколон, журналы, пластинки, — и звенела пустота: "Ушел". Она понимала, что навсегда, что уже никогда не вернется. Кончилась ее семейная жизнь. Она второй раз наступила на те же грабли… Снова Лева предал, к разлучнице перебежал… Но как не ожидала она этого, ни одной клеточкой своей не ожидала, особенно после вчерашнего своего признания, до последнего часа верила ему, надеялась, что любит, что не сможет жить без них — ее и Аленки, что уже никогда их не оставит. И вот…

В тупой надежде Галина прождала весь вечер, плохо спала ночь. Наутро с трудом пошла на работу: состояние было муторное, свет не мил, в душе пустота. Находиться среди людей, работать у нее не было сил. Она взяла увольнение и поехала к родителям — бессознательно потянулась к отчему дому: захотелось участия, понимания… Пришла, отец и мать встретили встревоженно, выслушали молча. Кто из них больше страдал в эти минуты — неизвестно…

Галя попросила вина. Отец сбегал в магазин, ей налили рюмку, она вытянула темную, сладкую жидкость, в надежде расслабиться, — не помогло.

— Может, вернется еще? — матери все не верилось.

Галина медленно покачала головой.

— Придет, еще раз придет, вот увидишь, — пророчил ей отец.

Галя отвернулась к окну.

— Что, рожать будешь? Рожай, двоих воспитаем, — сказала самое главное мать.

— Не нагуляла ведь, от мужа, — подтвердил и отец.

Галина слушала их, тупо уставившись за окно. "Только от мужа… Милые вы мои, конечно, я буду рожать. Конечно же, от мужа."

***

Неделю Галина не звонила Жупикову — было противно разговаривать с ним, унижаться. Но через неделю решилась — знала, что сам никогда не позвонит и не придет, раз уж нашкодил: отвечать ни за что не любит. Но надо было поставить точки над i. Набрала номер:

— Что скажешь?

— А что сказать?

— Что, нечего сказать?

— Ты же сама просила пожить здесь недельку. Вот я и живу, — голос Жупикова наглый, насмешливый.

— Приди, поговорить надо.

— Ладно, — снизошел он. И тут же подумал о своих нервах: — Только чтоб Аленки не было.

"Гад!"

Когда он пришел, чтобы, как Галина просила, "поговорить", она его не узнала: совершенно чужой, холодный, непробиваемо-наглый взгляд — дескать, хоть и пришел, но нипочем не возьмешь; в глазах — пустота, в душе — лед.