Твёрдость по Бринеллю

— Знаешь, — уклончиво и по-прежнему лукаво, не желая сразу расставаться со своей жизненно важной тайной, ответила Нина.

— Он что — у нас учится? — Наташа пыталась казаться равнодушной.

— Да, у нас.

Наташа досадовала, что приходится тянуть из подруги по слову, но любопытство брало верх.

— Ну чего уж, говори, кто такой, не съем ведь я его, — начиная обижаться всерьез, потребовала она.

— Да ладно, ладно, скажу, — пожалела ее Нина. — Он учится на пятом курсе… — она опять замешкалась, не решаясь назвать имя. — Ты его должна знать… Соболев… Роман, — смутившись, отвернулась к окну Нина. И хорошо сделала, иначе бы она увидела, как в автобусе блеснула молния и поразила, превратив в обгорелый столб, Наташу.

Раскаты грома, прозвучавшие в Наташиных ушах, оставили в них противный высокий звон. Наташа слушала звон, сидя с окаменелым лицом и глядя прямо перед собой. "Как же так, как же так… Роман?.. — лицо ее выражало крайнее удивление. — Нет, не может быть, она, наверно… просто он ей нравится, и все. У них ничего не было, ничего…"

Переведя дыхание, она спросила, не поворачиваясь к Нине:

— Вы встречаетесь?

— Да, а что? — так же лукаво ответила та.

"Все", — в груди Наташи что-то оборвалось, и страдание заполнило ее душу. Она сбросила с плеча ненавистную мерзкую голову Семы и провалилась в себя, уставившись стеклянными глазами в темноту. В душе у нее все кричало, слезоточило, гулкий звон гулял по пустым сейчас сердцу и голове. "Как же так, как же — он, он… и она, она… как же, как же?! Ой-е-ей, ой-е-ей", — рыдала в душе Наташа, но в глазах ее ничего не отражалось, да никто и не видел в этот момент ее глаз…

Она любила Романа — давно, второй год. Однажды увидела — и полюбила его, и все. Хотя не сразу это поняла — сначала было только непреодолимое желание постоянно видеть и слышать его, находиться рядом с ним, а потом вдруг в институте, посреди лекции, ее как озарило: "Люблю, люблю!" — и ей захотелось засмеяться и разреветься одновременно. Она удивленно оглядывалась — все вокруг нее стало солнечным, ярким-ярким; стало так светло, как будто накал и без того ярких ламп в аудитории утроился… Тогда она спрятала лицо в ладонях и улыбалась, улыбалась своему открытию, а потом, не сдержавшись, вместо лекции стала писать в тетради: "люблю, люБЛЮ, ЛЮБЛЮ"… Тогда она точно узнала, что пришло то самое, долгожданное, неизведанное, единственное, что и она теперь познала любовь… Но она носилась как кура с яйцом с этой любовью, таила ее — никому ни слова, только страдала втихомолку, когда оставалась одна — и ни готовиться к занятиям, ни читать, ничего не могла, только думала, думала, мечтала о нем, перебирая в памяти мимолетные встречи, мимоходом брошенные слова — тем и питалась, жила, существовала. А тут… Какими-то неведомыми тропами, какими-то незначительно приложенными усилиями встретились они: он — и с кем! — с Ниной, ее единственной подругой, и все, все теперь пропало… Как же у них-то так легко получилось? И нет уже надежды, что когда-то, когда-нибудь он разлюбит Нину и полюбит ее, именно ее… "Горе, горе, нет, это непереносимо!.."

— Эй, ты чего? — на этот раз подтолкнула ее Нина и, заигрывая, стала щипать ее под бок, чего Наташа терпеть не могла.

— Ну ладно, чего там, Наташк, мы с тобой побузим еще, и Сему вон пощиплем… Эй, Сема, чего заскучал? Давай его пощекочем! — и Нина, вскочив со своего места, принялась за Сему, жаля его короткими щипками, а он начал отбиваться от нее, и они вдвоем минут пять визжали и хохотали, не обращая никакого внимания на дремлющий автобус, на посерьезневшую Наташу.

— Эй, собирайтесь, подъезжаем! — хмуро окликнула их Наталья.

Подхватив рюкзаки и лыжи, трое путешественников вскоре вывалились из автобуса. Наташа не очень уверенно повела друзей по улице поселка к берегу реки, откуда им предстояло отправиться дальше, встав на лыжи.

***

Широкая, укатанная дорога спускалась с берега на наст реки. И только надев лыжи и встав на нее, путешественники поняли, за какое дело взялись: перед ними — куда ни глянь — стояла непроницаемая стена темноты, за которой терялась дорога. Ни огонька — не то что в городе. Сколько идти, на что ориентироваться — не известно: едва различимый снег и ночь — и ни одной вешки, указывающей направление. Им надо было отправляться напрямик по целине — туда и пошли кой-какие пешеходы, но укатанная дорога соблазняла, и Наталья решила перестраховаться — пойти по ней. Посовещавшись, лыжники тронулись в путь, наконец-то начав согреваться в легкой одежонке, надетой по случаю лыжного пробега. Но скоро Наталья поняла, что дорога сворачивает в сторону от нужного им направления. Обнаружилось это не сразу, а когда обнаружилось, возвращаться в исходную точку, чтобы начать все сначала, лыжникам не захотелось. Решили двигаться по дороге и дальше, авось кривая куда-нибудь выведет.