Тверской баскак. Том Пятый

Еду к себе и ни на миг не сомневаюсь, что через пять минут на плацу все будет как надо. Вот уже и коновязь, Прошка принимает кобылу под уздцы, и я спрыгиваю на землю.

«Дождусь списка, быстро гляну, сколько и чего привезли, и спать!» — Убеждаю сам себя, но тут Прохор портит мне сей благостный настрой.

— Тут чех какой-то вас дожидается! — Шепчет он мне на ухо, и у меня появляется предчувствие, что лечь спать сегодня вообще не удастся.

Без всяких вопросов читаю по глазам Прохора, что человека, ждущего меня, он не знает и особых подозрений он у него не вызывает.

— Говорит, дело у него к тебе важное! — Продолжает Прохор и без моих вопросов.

Становится занятно, и первая мысль послать этого нежданного чеха куда-подальше, как минимум до утра, уступает место любопытству.

Уже заходя в шатер все же, бросаю Прошке.

— Ладно, зови!

Плюхаюсь в кресло и вытягиваю ноги.

«Посмотрим, что это за чех такой! — Бормочу про себя и наливаю себе полную стопку настойки. — Надеюсь, он стоит моего ожидания».

Слышу за порогом шорохи и в щель приоткрытого полога вижу, как стрелки обыскивают невысокого полного мужчину. Через мгновение Прохор заводит его в шатер, а сам встает у него за спиной.

Поднимаю взгляд на незваного гостя.

— Кто таков, чего ищешь⁈

Тот кланяется мне до земли и называется.

— Я, Якоб Лобко’виц, член купеческой гильдии города Праги!

Имя мне ни о чем не говорит, но вот внешность гостя подсказывает, что он такой же чех, как я египтянин. То, что мужик из колен Изралеевых, настолько очевидно, что вызывает у меня усмешку.

— И чего ж ты, член гильдии, хочешь⁈

Тот бросает недвусмысленный взгляд назад, на стоящего у него за спиной Прохора, мол мои вести не для лишних ушей.

Оцениваю навскидку гостя. Невысокий, с брюшком, лет пятидесяти. Богатырем не выглядит и на киллера, явно, не тянет.

Перевожу взгляд на Прохора, мол выйди, но тот сразу аж взвился.

— Помилуйте, господин консул, Калида не велел! Узнает, что я вас одного с незнакомцем оставил, так со свету сживет!

Вижу, Прошка не перебарщивает, Калида может! После покушения в замке Коленинзель он за безопасность взялся всерьез, и Прохору реально не поздоровится.

«Ладно, — думаю про себя, — береженого бог бережет! Может, Калида и прав!»

Ждущий взгляд чеха все-еще нервно пялится мне прямо в лицо, и я отвечаю на него по-чешски.

— Говори на своем языке, мои люди его не разумеют.

Сдержав удивленный возглас, гость кивнул и начал рассказывать.

— Я торгую с Будапештом и часто мотаюсь туда-сюда. Вожу от них кожу и шерсть, а туда железо всякое да посуду нашу. В столице венгров я многих уважаемых людьми знаю и с Ростиславом Михайловичем, что недавно получил от короля Белы титул бана Мачвы, тоже знаком.

Назвав имя, он замер, уставясь на меня своим темно-карими чуть навыкат глазами, и я сразу понял, о ком он говорит.

«Ростислав Михайлович, — тут же всплывает в голове информация, — старший сын казненного десять лет назад в Орде Михаила Ярославича Черниговского. Непутевый сын, отказавшийся от отца ради женитьбы на венгерской принцессе Анне, дочери короля Белы IV. Про разоренный отеческий стол он давно и думать забыл и со времен нашествия Батыя трется при венгерском дворе. Король Бела своего зятя ценит и, как сказал чех, даже сделал его баном Мачвы, то бишь по-нашему князем области Мачва, что где-то на севере сегодняшней Сербии».

Тут надо сказать, что я вспомнил о Ростиславе еще в самом начале похода, когда прокручивал в памяти всех известных мне людей этого времени. Его личность заинтересовала меня прежде всего тем, что он пару лет назад с помощью своего тестя оттяпал себе кусок Болгарии на самом севере и выдал свою дочь замуж за Болгарского царя Михаила I Асеня. Это позволило ему влезть в Болгарские дела, а после неожиданной смерти Михаила I даже замахнуться на большее. Воспользовавшись возникшим междуцарствием, он захватил Болгарский трон и провозгласил себя царем. Правда, удержаться на нем не получилось. Претендентов и без него хватало, так что вскорости его оттуда благополучно поперли. В результате недолгой войны он потерял все добытые ранее земли, за исключением Видинской области Болгарии. Это крохотный кусочек земли ему все-таки удалось сохранить, что позволило самовлюбленно именовать себя царем Болгарии до самой своей кончины.

Такие амбиции грех не использовать, решил я тогда. Человек, предавший ради приданного отца, способен предать и тестя, если ему посулить большой куш. Через валашских купцов я отправил ему письмо, где, не таясь, указал на то, что мог бы помочь в достижении желаемого в Болгарии. Зерно, видать, упало в благодатную почву, и вот передо мной сидит посланец Ростислава.

Держу затяжную паузу, разглядывая узкое средиземноморское лицо чешского купца. Добиваюсь того, что тот все-таки отводит глаза, и спрашиваю:

— Есть ли у тебя подтверждение твоих слов?

Купец молча распарывает подкладку плаща и подает мне свернутую трубочкой бумажку.

Развернув ее, смотрю на ровный убористый почерк на русской кириллице — податель сего пользуется моим полным доверием. Всего одна строчка и подпись бан Ростислав.