Тверской баскак. Том Пятый

«Зима прошла без больших бед и пожаров. На зимнюю ярмарку загорелась было кузнечная слобода, но заметили вовремя и всем миром отстояли город. И хоть слобода выгорела почти вся, народ тверской с благодарностью вспоминал тебя, консул, за вышки пожарные и команды, что по первому звону колокола на пожар мчат».

Быстро пробегаю глазами уже ставшие обыденными городские проблемы и ищу новости о идущих с Европы пленниках. Вскоре нахожу и читаю.

«От Куранбасы много невольных людей идет, и всем, как ты и указывал, здесь на Твери говорится, что срок их полона десять лет, а дальше уж их воля. Захотят, так к себе на запад могут воротиться, а нет, так могут и доле на Твери остаться. Опять же, как ты и велел, всех полоняников мои люди сортируют и направляют по умениям их. Кузнецов и рудознатцев по большей части оставляют в Туле. Мастеров из Богемии, что со стеклом и глиной знакомы, всех распределяют либо на новый Божедомский стекольный заводик, что в Клину ты поставил, либо на фарфоровую Мануфактуру, что в Вышнем Волоке. Тех, кто по камню ремесло знает, в Твери за зиму много прибыло. Открыли еще один новый заводик по кирпичу и черепице на левом берегу, так что уже по весне цена на них упала значительно, и народец с кузнечной слободы, что погорел этой зимой, уже по новому закону все крыши тока черепицей глиняной покрыл. Крестьянского люда до Твери мало гонют, их по большей части Куранбаса в новых землях оставляет, что на Брянщине и Курщине. В тех, что ты у Брянского князя Романа, выморочил».

Усмехнувшись, вспоминаю, что это мое указание. Курские и южно-брянские земли как нельзя подходят под посадки сахарной свеклы и подсолнечника. Сахар и подсолнечное масло ныне в большой цене, что в Азии, что в Европе, и если Орда мне доступ к пряностям и арабскому золоту перекроет, то уж с этим товаром я все равно все рынки завоюю.

Настроение у меня было приподнялось, но чем дольше я читаю письмо Остраты, тем все больше и больше оно начинает портиться вновь.

«Как ты знаешь, нынешний год — это год очередных выборов консула Союза, и поначалу, как мы и уговаривались, я запросил их переноса из-за твоего отсутствия. Всем князьям отписал, и все ответили пониманием и уверениями, что не будут настаивать на проведении выборов. И тут, признаю, мой грех! Поверил на слово этим лживым собакам, а они развели меня, как дитя. Едва палата князей собралась по зиме, и я объявил о переносе выборов, как Глеб Ростиславич Смоленский поднялся и в отказ. Мол и что с того, что прежнего консула в Твери нет. Это выборам не помеха. Ежели его изберут, то и дальше править останется, а ежели нет, то по приезду дела передаст новоизбранному консулу, и весь тут сказ. Я аж обомлел от такого коварства. Очухался и давай совестить князей, мол нехорошо, вы все слово давали, да и Иван Фрязин за всех за вас ныне воюет. Князья меня выслушали. Кто глаза отводил, а кто и нет. В общем проголосовали, и из восемнадцати князей десять подняли руку за выборы. И Константин Полоцкий, коего ты облагодетельствовал, поднял, и Михаил Черниговский, коему ты стол отцов вернул, тож. В общем, я их всех переписал, дабы в будущем ты знал, кто из них способен тебе нож в спину воткнуть».

Вот тебе раз! Захотелось вдруг заорать вслух. А почему же ты, друг мой Острата, пишешь об этом только сейчас. Уж не сам ли ты в этом заговоре состоял⁈

С трудом сдерживаю эмоции и читаю дальше.

«Ладно! Сказал я им тогда. Ваше слово не последнее в Союзе, посмотрим, что скажет Земский собор! На зиму, как известно, собор не сбирается, и приезжают не все депутаты, а тока выборные от городов. Это оказалось, с твоей стороны Фрязин, большим недоглядом. Почти все посланники княжеских городов с рук княжих едят и в рот им смотрят, а наших новых городков немного еще. Так что с тридцати посланцев за перенос выборов проголосовали токма девять. Тверская дума, глядя на это безобразие, тож от рук отбилась и на поводу у Якуна с Луготой пошла. За малым большинством, но за выборы консула в этом году таки проголосовала. Тут винюсь перед тобой за то, что сразу не известил. Честно скажу, труса я малость спраздновал, показалось мне на миг, что все рухнуло и власть уплывает из-под носа. Испугался, что не справлюсь и подведу тебя и доверие твое высокое не смогу с честью вынести. Хотел даже сам к тебе ехать виниться и прощения просить, а потом передумал. Я это допустил, — сказал я сам себе, — мне и исправлять!»

На этой строчке я как-то враз успокоился, вдруг осознав, что тон письма больше похож на рапорт победителя, чем на вопль покаяния. Ясно же, потеряй я пост консула, так и он, Острата, наместником бы моим не усидел! А этого в письме, явно, не просматривается.

— Ладно, — Бормочу вслух, — заинтриговал ты меня боярин! Слов нет, заинтриговал!

Читаю дальше.