Тверской баскак. Том Пятый

'Остаток зимы и всю весну я с князьями вел переписку. Не со всеми, а в первую очередь с теми, кто не такой упертый как Глеб Смоленский и кого, если не припугнуть, то купить можно. Константину Полоцкому я написал, что мол зря ты, княже, кусаешь руку дающую. Думаешь, татарва разогнала литву и Товтивил боле не опасен тебе. Зря! Монголы уйдут в степь, и литва вернется. Вот ты и спроси себя, тогда долго ли ты без поддержки Твери на столе отцовском усидишь? А ведь Тверь — это Фрязин, консул он или нет, и обид Фрязин не прощает.

Анциферу же, воеводе Василия Московского, тож напомнил, что без нашего слова Смоленская родня жены княжевой враз его сожрет и не подавится. Ведь каждый на Москве знает, что князь Василий человек робкий и мнительный, жене своей слово поперек сказать не может, и потому родни смоленской там с каждым годом все прибывает и прибывает. Воеводу они хотят своего поставить, и Анцифер у них поперек горла стоит. Он это прекрасно знает, и потому слова мои в удобренную почву упали.

Но боле всего я к выборам в Твери готовился. Понимал, коли в Твери усидим, то и весь Союз за нами будет. Во все слободские концы своих людишек разослал, дабы слух пустили, что Фрязина бояре да князья хотят смести и все хорошее, что он сделал, назад повертать. Народ тверской всполошился, ведь, право слово, при тебе жизнь на Твери сильно поменялась к лучшему. Про голод народец вообще забыл, про разруху тож, разжился, жирком оброс, а ныне, когда полон и добыча идет на Тверь потоком, так всем тока в прибыль. Опят же люди видят, за кого их консул на краю земли воюет. В общем, немного переборщили мои радетели со слухами. Народ тверской возмутился да распалился сильно, аж до волнений дошло. Несколько дворов боярских пожгли, но никого до смерти не извели, тока Якуну пришлось на время из города съехать от греха. К маю страсти поутихли, посевная началась, а в июне народ тверской собрался и всем городом избрал тебя, Иван Фрязин, консулом на следующие пять лет. Эта весть все круто поменяла. Те князья, что на поводу у Глеба Смоленского и Михаила Черниговского пошли, враз осознали, что сплоховали. Ведь не дураки чай и понимают, что в Твери вся сила. Кто на Твери консул, тот и во всем Союзе верх держит. Константин Полоцкий враз примчался и втихую поклялся, что завсегда за Фрязина стоял, а зимой что смуту поддержал, так то бес попутал и боле такого николе не будет. За ним и многие другие князья потянулись, так что в июле, когда княжья палата собралась и проголосовала, расклад вышел такой. За Ивана Фрязина прокричали семнадцать из восемнадцати членов палаты, тока Глеб Ростиславич Смоленский промолчал. Как с князьями порешали, так потом и с Земским собором все прошло гладко. Хоть многие депутаты и глядят на Тверь завидущими глазами, да за спиной зла желают, но где сила и их выгода понимают. Опять же для всего люда на Руси Тверь с именем Ивана Фрязина неразрывна, а перемен, как известно, у нас не любят. Проголосовали все депутаты за тебя, Фрязин, и даже Смоленск вопреки воле князя своего тож за тебя голос свой отдал!'

Отложив свиток, я нервно поднялся. С одной стороны, все хорошо закончилось, и можно бы вздохнуть с облегчением. Хотел выборы перенести на год, а теперь и нужды нет. Выбрали уже, правь себе дальше еще пять лет. Острата опять же показал себя достойно, не подвел, не предал, и даже сам, в одиночку, из такой непростой ситуации вырулил. Это дорогого стоит, а с другой…

«Блин! — Выругался я про себя. — Ведь пока я тут всякой ерундой занимаюсь, я мог все потерять! Все, что я двадцать лет строил, на что, можно сказать, жизнь свою положил!»

Ощущение неприятное, и, наверное, сейчас со стороны я выгляжу растерянным. Чувствую это и напускаюсь на самого себя.

«А чего ты хотел⁈ Сам же демократию эту развел! Союз городов, власть народа, и все такое прочее! Вот и кушай на здоровье, да еще спасибо скажи Острате, а то вернулся бы в Тверь никем! Как в сказке, приехал бы в свой терем, а там тебя морда наглая встречает. Кто такой⁈ А ну подь отсюда, голытьба!»

Картинка вроде бы стремная, но мне совсем не смешно.

«И что бы ты сделал⁈ Вызвал Ерша или Хансена и приказал бы навести порядок⁈ Они бы навели, тут сомнений нет!»

В том, что армия в любом конфликте встанет на мою сторону, я абсолютно уверен. Рязань, Смоленск или Берлин моим бойцам совершенно по барабану кого вразумлять. Я единственный командир и авторитет, который они признают! Я отдаю приказы, я плачу им жалование, и за меня они будут сражаться с кем угодно и когда угодно. Это моя армия, я ее можно сказать родил и выпестовал!

«И что⁈ — Вновь пытаюсь понять самого себя. — Вот поперли бы тебя со всех постов, чтобы ты сделал? Перешел бы Рубикон, как Цезарь⁈ Или смирился, и начал бы как Домициан капусту выращивать⁈»

Ответа у меня нет, но я понимаю, что он должен быть.