Тверской Баскак

— Ярема, ты старший! Проследи, чтобы никто не остался голодным. — Сказав, разворачиваюсь и выхожу на воздух.

Честно говоря, не представляю из чего и как они будут есть приготовленную болтушку, ведь нет же ни ложек, ни тарелок. Вопрос для меня занятный, но лезть в такие мелочи я не собираюсь. Если я буду заморачиваться такими мелочами, то у меня башка взорвется от количества проблем. Главное, есть крыша над головой, есть пища, а уж как этим воспользоваться, разберутся.

Быстро пройдя расстояние до юрты, откидываю полог и прохожу вовнутрь. Там, расположившись у очага, Калида помешивает в котле варево. Повернувшись, он насмешливо щерится.

— А я-то уж думал, ты там останешься, болтушку с бедолагами хлебать.

Очень хочется напомнить этой иронизирующей физиономии, кто есть кто, и чей хлеб он сам ест, но я беру себя в руки и говорю абсолютно серьезно.

— Ты, Калида, человек, я знаю, разумный. Ко мне вот прибился… Думаю, не просто же так? Что-то ты во мне почувствовал такое, что заставило тебя пойти со мной? Я не спрашиваю тебя что, мне не интересно! Я спрашиваю тебя, когда ты успел разувериться во мне?!

На аскетическом лице Калиды появилось смущенное удивление.

— С чего ты решил? — Он даже прищурился, всматриваясь в меня.

Я даю ему время поразмыслить, а потом режу прямо в глаза.

— А с того, что высокомерие и осуждение вижу в твоих глазах! Смотришь на меня як на ребенка малого, что глупости неразумные творит.

Перестав мешать, Калида вытащил деревянную ложку и, облизав ее, зыркнул в мою сторону.

— Смотрю как умею, я прятаться не привык! Коли сделал человек глупость, то я ему прямо так и говорю. Дурак ты, мил человек! — Он побледнел еще больше. — Ну вот зачем тебе эти люди?! Зачем ты им надежду даришь, ведь через месяц, когда они начнут кору жрать, да с голодухи пухнуть, они же ведь к тебе приползут и спросят: Пошто ты нас мучаешь?! Зачем мы тебе?!

Не отводя глаз, я отрицательно качаю головой.

— Не верю! Не верю я, что именно это тебя волнует. — Сказав, я продолжаю выжидательно смотреть на него, словно бы подначивая — будь честен до конца, если хочешь искреннего ответа!

Не выдержав, Калида отвел взгляд, а потом вдруг, стащив шапку, шмякнул ее об пол.

— Ну, хорошо! Хочешь начистоту, давай начистоту! — В его глазах сверкнула нехорошая искра. — Ты здесь чужой! Ничего не понимаешь и не знаешь! Тогда зачем тебе это все?! Эти люди, этот город, место посадника! Хочешь сорвать кусок с горящего костра и сбежать обратно в свою… — Он яростно рыкнул. — Не знаю, как уж там эта твоя страна называется! — Злой взгляд вновь стеганул меня по лицу. — Сдерешь с народа последнее и сбежишь, оставив всех подыхать здесь в разоренье!

Такая не вяжущаяся с Калидой эмоциональность меня поначалу даже ошарашила. За полгода я привык, что этот суровый мужик и эмоции — это как лед и пламя. Пару мгновений прихожу в себя, но я все-таки учитель старших классов и на излишнюю экспрессию у меня иммунитет.

Выдержав паузу, говорю тихо, но четко, печатая каждое слово.

— Не вижу смысла в твоих претензиях, Калида! Хотел бы я бросить этих людей умирать, так, наоборот, не вмешивался бы. Через неделю из этих трех сотен три десятка может и осталось бы! — Калида немного смутился, а я повысил голос. — Я этих людей от голодной смерти спас! Надолго? Не знаю, как получится! А вот зачем?!

Тут я остановился, на миг поддавшись сомнению. А действительно, зачем?! На что я замахнулся?! Кто я такой, чтобы вмешиваться в ход истории и решать чужие судьбы?! Придавленный было страх вновь показал свою мерзкую морду. Остро заломило в висках, и, прикрыв глаза, я потратил несколько мгновений на то, чтобы прийти в себя.

Успокоившись, вновь поднимаю взгляд на застывшего в ожидании Калиду.

— На этот вопрос лучше ответить, не торопясь и без эмоций. — Подойдя к костру, я молча присаживаюсь на сосновую колоду. В наступившей тишине за пологом юрты, явно, слышится шорох и сопение стоящего снаружи человека. Не поворачиваясь, бросаю подслушивающему там Куранбасе.

— И ты заходи, поговорим.

Уговаривать того не пришлось. Зашуршал приоткрывшийся войлочный занавес, и половец тенью прошмыгнул к костру. Усевшись скрестив ноги, он замер, изображая полнейшее внимание. Калида тоже присел, но на его лице скорее застыла маска тревожного непонимания.

Посмотрев на них, я начал говорить, стараясь убедить не только их, но и самого себя.

— Когда недавно, я говорил Турслану Хаши, что собираюсь осесть здесь, я не кривил душой. Я, действительно, собираюсь остановиться в этом городе, но не наместником Александра или баскаком монгольского хана. Это всего лишь ступень, первый шаг, чтобы закрепиться. В дальнейшем, я хочу стать здесь первым среди равных, хочу, чтобы этот город принял меня, поверил, что я принесу ему только благополучие и процветание.

На мои слова Калида испытывающе зыркнул исподлобья.

— И как три сотни голодных нахлебников тебе в этом помогут?

На его сарказм отвечаю абсолютной уверенностью.