Тверской бульвар

— Не нужно, — вдруг попросила женщина, — сам знаешь, как мне больно это слышать. Не нужно так говорить. У них, кроме меня, никого нет. Я ведь из Харькова приехала сюда еще восемнадцать лет назад. Хотела в театральный поступить. Только по конкурсу не прошла. И с тех пор здесь живу… — Она помолчала. Потом внимательно посмотрела на меня, очевидно почувствовав, в каком я состоянии, и обратилась именно ко мне: — Дай сигарету.

— Не курю, — робко выдавила я.

— Конечно, не куришь, — горько усмехнулась Хавренко, — тебе здоровье беречь нужно. Зачем тебе курить?

Сердюков достал пачку сигарет, вытащил одну, протянул ее женщине, щелкнул зажигалкой.

— Значит так, — твердо заявила она. — Вы меня где-нибудь прячете. Меня и моих детей. И от уголовной ответственности освобождаете. У вас сейчас есть такие права. Я ведь не дура, газеты читаю. Есть специальная программа защиты свидетелей, как в Америке. Нам с детьми ничего не нужно. Своего любовника я уже давно бросить хочу. Он, как нашкодивший кот, налево ходит, а потом ко мне заявляется за деньгами. В общем, все надоело. Перевезите нас в любой город, куда-нибудь на юг, например в Ростов или Краснодар. И дадите мне работу. Больше ничего не хочу. Только чтобы дети были сытые и здоровые. А я вам всю эту «компашку» сдаю. Вот такие у меня условия.

Игнатьев и Сердюков переглянулись. Они явно не ожидали подобного предложения.

— Я должен посоветоваться с руководством, — сказал Сердюков.

— Советуйся, — согласилась она.

— Лучше позвоним в Комитет, — предложил Денис Александрович, — там есть такая программа. Они все проведут лучше нас.

— Я все равно должен доложить, — ответил майор.

— Обязательно, — согласился Игнатьев, — и я позвоню в Комитет. Но учти, Хавренко, шутки закончились. Если ты нам сдашь какую-нибудь мелочь, у нас ничего не получится. Мне нужны все «поставщики».

— Не дура, сама понимаю, что должна хорошую жизнь заслужить. Ты думаешь, я ничего не понимаю? Я ведь верующая. И не смотри на меня такими глазами. Гореть мне в аду тысячу лет, пока грехи свои не отмою. За каждого мальчика, за каждую девочку, за каждую душу детскую. Все знаю и понимаю. Самой давно надоело. Только вот прокуроры мною не занимались, такие злые, как ты. Я ведь сразу поняла, что ты честный человек. Честные обычно бывают злыми и бескомпромиссными. А воры у нас благодушные и расчетливые. Я их столько в своей жизни повидала…

— Сейчас заплачу от умиления, — зло отреагировал Игнатьев. Затем достал телефон, поднялся и отошел в сторону, чтобы поговорить с кем-то из Комитета по борьбе с распространением наркотиков. Возможно, даже своему младшему брату. Сердюков тоже поднялся и вышел из кабинета. Хавренко посмотрела на меня.

— Как тебя зовут? Они сказали, но я не запомнила.

— Ксения. Ксения Моржикова.

— Ты действительно адвокат?

— Да.

— Пришла мне помочь?

— Нет. Меня попросили родители пропавшего мальчика представлять их интересы в милиции и прокуратуре. Они с ума сходят, не знают, куда он исчез. Ты не знаешь?

— Нет, конечно. Если бы знала, то сразу сказала бы. У тебя дети есть?

— Сын.

— Здоров?

— В каком смысле?

— Колется? Или только нюхает?

— Нет-нет. Мне кажется, ничего такого нет.

— Следи строже, — посоветовала мне преступница, — сейчас время плохое. За мальчиками нужен строгий надзор. Ты одна или с мужем?

— С мужем.

— Значит, повезло. Зарплата хорошая?

— Нормальная. — Не могу я ей рассказывать, что у меня такая зарплата потому, что я работаю у самого Марка Борисовича.

— Тогда тем более повезло. А муж хорошо зарабатывает?

— Тоже нормально.

— Тогда рожай, — вдруг посоветовала она, — нельзя иметь одного ребенка. Это неправильно. Как одна рука. Нужно хотя бы двоих. Или еще лучше троих. Если бы у меня все иначе было, я бы пятерых родила. Вот видишь, не сложилось. Стала я торговкой наркотиков. И не будет мне никогда прощения за такое. Ни в этой жизни, ни в иной.

Я промолчала. За два дня я узнала о жизни больше, чем за многие годы, проведенные в конторе Розенталя. Действительно, почему я не рожаю? У Виктора нет детей. Глупо я себя веду. Почему я не рожаю второго? Если сравнить мою жизнь с другими… Нет, не буду сравнивать, это страшно. Каждый день буду Бога благодарить, что у меня все в порядке, и каждое утро, честное слово. Какой же дурой я бываю, когда думаю, что у меня есть проблемы!

Игнатьев наконец повернулся к нам.

— Все в порядке, — сообщил он, — я, кажется, сумел договориться. Они приедут через сорок минут. Если, конечно, не попадут в пробку. И тогда мы сможем поговорить более предметно.

ГЛАВА 16