Тверской гость

Карна не обманул. Алмазы действительно были дешевы, и Никитин купил несколько редких, чистых камней. Из любопытства он входил и в храмы. Для этого надо было остричь волосы. Женщинам делали поблажку — разрешали обрезать кусочек косы. Но многие брились наголо. В храм входили без обуви. Раскаленные каменные ступени жгли ноги. Дикого вида факиры, заросшие волосами, закутанные в обрывки леопардовых и тигровых шкур, ловили за полу, требовали милостыни. Сита называла этих бродяг святыми людьми и подавала щедро.

Внутри храмов царил полумрак, зловеще мерцали факелы, рождая отблески в бронзе и позолоте стен, колонн и статуй. От камней благодатно веяло прохладой, но со всех сторон пялились на человека жуткие лики богов и богинь — птичьи, змеиные, звериные.

В одном храме Шива танцевал, держа в пальцах многих рук извивающихся гадов. В другом — восседал на крылатом чудовище. В третьем — попирал людские черепа… Пахло благовониями, увядающими цветами. Стонали флейты и кларнеты, вины и рованы, рокотали тысячи барабанов. Появлялись девадаси — храмовые танцовщицы. Это были молодые красивые девушки, одна краше другой, в легких прозрачных тканях, увешанные драгоценностями. Они пели священные гимны и показывали в танцах жизнь великого бога и индийских святых. Музыка нарастала, движения девадаси делались все безотчетней, и, наконец, смолкло все, кроме одинокой тихой флейты, а девушки сбрасывали одежды и изгибались в жгучем экстазе, стуча деревянными нагрудными чашечками, дощечками у лодыжек, звеня кольцами и браслетами… Зрелище было бесстыдное и опьяняющее. Никитин уходил на воздух. Голова кружилась, как после хмеля. Он видел, что у выходящих индусов глаза горят фанатическим огнем. Это был какой-то дурман из волнующей музыки, зловещих статуй, женской красоты и исступления… Рангу сказал, что девадаси — девушки знатных и богатых фамилий. Их отдают в храмы еще детьми. Жрецы обучают их чтению вед и пуран, танцам, и они служат храму своей красотой, давая большие доходы, пока не достигнут двадцатипятилетнего возраста. Тогда они возвращаются домой.

— И… ничего? Принимают их? — осторожно спросил Никитин.

Рангу не понял.

— Как — принимают? Их возвращение — счастье для семьи. Девадаси самые лучшие невесты. Ты же слыхал о сестре Ситы…

Никитин не стал выражать своего недоумения, попросил объяснить танцы.

— Сегодня ты видел рассказ о любви Рамы и Ситы, — сказал Рангу. — Ситу похитил демон с Цейлона. Там ее берегли тысячи чудовищ. На помощь Раме пришли коршуны и обезьяны. Обезьяны сцепились хвостами и перебросили мост через море. В битве Рама одолел чудовищ и спас Ситу. Это рассказ о великой любви и верности. А вчера ты видел сказание о жертвоприношении змей…

Ситу радовало любопытство Никитина. Она тоже многое объясняла ему. Бродя вдоль стен Шри-Парвати, девушка показывала на каменные изображения: вот великий Шива в образе кабана достает землю из потопа… Вот он в образе рыбы…

— А почему бог все время в виде зверя?

— Как? Но… бог — всюду. Он все освятил собою.

У нее были глаза еще более удивленные, чем у Никитина.

Из разговоров с Ситой, Рангу и другими индусами Афанасий, наконец, уловил смысл их учения.

Индусы считали весь мир проявлением божества, но проявлением преходящим, призрачным, недоступным пониманию. Жизнь они считали бесконечной. После смерти она продолжалась. Человек должен был возродиться, и от него самого зависело, кем он родится вновь: змеей, птицей или богом. Чтоб возрождение было счастливым, следовало исполнять законы веры и каст. Земной удел — несчастье. Но горе возроптавшему. Надо помнить, что нынешняя жизнь лишь мгновение в потоке времен, и стараться слиться с душой мира. Есть два пути к этому. Первый — слияние в размышлениях. Он доступен только дваждырожденным. Второй путь — путь йоги. Он открыт всем. Это путь умерщвления плоти и растворения в мире.

— Подожди. Ты и здесь увидишь деяния йогов, — пообещал Рангу.

И Афанасий увидел их. Это было после "ночи бога Шивы", которую он провел с Ситой и индийскими друзьями в главном храме, у подножия гигантского черного идола. Каменный Шива с красным обезьяньим ликом, с изумрудными кошачьими глазами, с длинным каменным же хвостом сжимал в левой руке золоченое копье, а правую простирал над головами молящихся.

В эту ночь особенно много было цветов, особенно мрачно, до мурашек на спине, звучала музыка, таинственно, словно предвещая что-то, пели и танцевали девадаси.

Ожидание чего-то необычного разливалось в воздухе вместе с пряными запахами курений.

Наконец наступил рассвет. Девадаси, как бредовые призраки, поплыли, колыхаясь, к выходу. Тысячи людей пели затянутый ими исступленный гимн, шли как завороженные за безумными жрицами.

Солнечный свет уже поднимался за горами, ненужные факелы жирно чадили, вытягивая над увеличивающейся толпой дымные полосы. Девадаси все пели и шли, пели и шли… Так миновали ворота. Показалась Кистна. Пение жриц перешло в один напряженный, жуткий, протяжный стон…