Тверской гость

— То же говорит махараджа. Он мудр. Он не хочет войны. Он готов договориться мирно. Но с Махмудом Гаваном он говорить не станет. Он не хочет иметь своим владыкой выскочку… Он не поверит ему.

— Кому же он готов верить?

— Любому знатному военачальнику. Ваш султан еще мальчик. Он под влиянием визиря.

— Это так.

— Махараджа согласен верить тебе, великий хан. Он готов подчиниться опытнейшему и благородному. Готов послать ему на помощь свои войска.

Минуты две хан Омар молча стоял перед индусом, потом вымолвил:

— Иди за мной…

Подождав, когда стихнут голоса, Мустафа подхватил щит и на карачках быстро пополз прочь от того места, где лежал. Он ободрал лицо о какие-то колючки, но не чувствовал боли. Вылупив побелевшие глаза, гератец полз и полз. На аллее он отдышался.

Измена! Измена! Что делать? Куда бежать? Кому сказать? Начальнику стражи, воинам, кому-нибудь из султанских слуг?

С похмелья он соображал туго, но природная осторожность все же помогла ему.

И когда начальник стражи Рагим, приведя смену, укоризненно покачал головой, вымолвив:

— Ну и рожа! — Мустафа лишь пробормотал:

— Упал…

Рагим ворчал, что Мустафа подводит его, что с таким лицом стыдно показаться людям, и гератец с виноватым видом слушал его, хотя внутри у него все кипело от сознания собственной значимости. Он решил до поры до времени молчать. И он молчал, приглядываясь к людям и не решаясь ни с кем поделиться тайной.

Он узнал имя купца-индуса. Купца звали Бхавло. Купец этот был знаком с русским, связан с раджой Виджаянагара, был подослан к хану Омару и сговаривался с ним…

Мустафе мерещилось, что он открывает измену султану, хана Омара казнят, а ему передают команду над конницей, дворец и джагир[85] хана Омара. Он дрожал, представляя богатства и почести, которые посыплются ему в руки. Но кому скажешь? Где доказательства?

Мустафа порой готов был заплакать от обиды на судьбу. Неужели он так и останется ни с чем? Проклятие!

Как назло, он однажды плохо вычистил коня, и хан Омар приказал влепить ему двадцать плетей. Теперь всякий поклеп хан мог объявить местью обиженного воина. Разговора хана с индусом никто не слыхал, а окровавленный зад Мустафы видело полсотни человек. Свидетели! Мустафа скрипел зубами, не находя выхода.

Но, проходя как-то по крепости, он увидел хазиначи Мухаммеда.

Хазиначи был близок Махмуду Гавану. Он шиит. А хан Омар суннит. Хазиначи пришелец в Индию, а хан Омар из старинного деканского рода. Вряд ли между такими людьми может быть дружба. О вражде старой знати с людьми Махмуда Гавана все знают. Правда, хазиначи покровительствует русскому. Но о русском можно и умолчать. Во всяком случае, перс единственный человек в Бидаре, вхожий в покои вельмож, которого знает Мустафа.

И Мустафа решился.

…Сначала хазиначи не хотел его принять, но Мустафа просунул в приотворенную рабом дверь ногу и потребовал, чтоб о нем передали. У него очень важное дело.

В конце концов его впустили. Хазиначи даже не встал с тахты, остался сидеть, как сидел в одних белых штанах, покуривая кальян, небрежно кивнул, не сказал ни слова.

— Пришел проведать тебя, ходжа! — льстиво сказал Мустафа, кланяясь персу.

Мухаммед молчал, поглядывая на гератца, пускал дым.

— Сопутствует ли тебе удача, ходжа? — продолжал воин. — Хорошо ли твое здоровье, успешны ли дела?

Мустафа не знал, как приступить к делу. Холодный прием не озадачил его, но молчание хазиначи мешало найти повод к разговору.

И вот Мухаммед заговорил:

— Я вижу, удача улыбнулась и тебе. Ты в войске хана Омара?

— Да, почтенный.

— Ты произнес это как будто с огорчением. Разве хан Омар плохо платит?

— Нет. Но он суннит…

— О! Давно ты стал разбираться в сектах? — Мухаммед насмешливо фыркнул.

Но ответ гератца прозвучал неожиданно серьезно и загадочно:

— С тех пор, как я в Бидаре, ходжа. Здесь это помогает… тем, кто видит.

Хазиначи медленно выпустил клуб дыма, последил за ним.

— Что же ты увидел?

— Многое, ходжа… Многое. Но я очень маленький человек…

Гератец, казалось, брел ощупью, впотьмах. Он смотрел испытующе, словно ждал поощрения.

— Садись, — пригласил Мухаммед. — Ну, ну, расскажи о себе… Ты шел сюда… с русским?

От Мустафы не укрылась недоброжелательная усмешка, прозвучавшая в последнем вопросе перса. Видимо, хазиначи и Афанасий не такие уж друзья. Мустафа решил прощупать почву.

— Да. С ним. Только здесь я его не вижу.

— Напрасно… Он ведь разбогател.

О! Это уже было произнесено с раздражением.

— Я знаю. Он продал коня хану Омару, — осторожно заметил гератец. — Хан Омар щедро заплатил.

— Трудно ли платить, имея такой джагир! — буркнул хазиначи. — Не всякий честный шиит имеет десятую долю того, что хан Омар… Впрочем, это твой господин…

— Один господин над нами — аллах! — медленно сказал, глядя в глаза хазиначи, Мустафа. — И правая вера мне дороже гнева и милости хана Омара. И по той расстановке, с которой Мустафа сказал эту фразу, по интонациям его голоса, по странному взгляду хазиначи понял, что гератец пришел не просто так.

Мухаммед прищурился:

— Ты говорил, у тебя есть важное дело. Какое это дело?