Тверской гость

Провожавших было немного: Кашин, все время хлопотавший, чтоб короб с мехами поставили бережней, не подмочили, заплаканные жены Копылова и Ильи Козлова, старый Лапшев, уже успевший опохмелиться и целовавший всех по нескольку раз, да угрюмого вида мужик, дальний родственник Микешина, притащивший его пожитки. Пришел и Иона. Он робко держался в сторонке, боясь помешать в суете. Как-то так вышло, что Никитин не успел обняться с ним, вспомнил о старике, когда отвалили. Он помахал Ионе шапкой. Лицо одиноко стоявшего дьячка просветлело, он быстро-быстро закивал Никитину, закрестил его… Никитин досадовал на себя — обидел старика, а он ведь был на пристани единственным близким ему человеком.

Полулежа на корме, Никитин вспоминал об Олене, мысли, причудливо сплетаясь, навеяли облик матери… Вот не дожила, бедная, до хороших его дней. Вернется он, обновит дом, накупит узорочья, дорогой посуды, заживет ладом с молодой женой, а мать не порадуется. С отцом радости видала мало, а до сыновьего счастья не дожила… Всплыли картины прошлого. Мать все боится, чтоб сын не зашибся, не утонул в Волге. Потом допоздна не спит, ожидая его с гуляний. Плачет, когда первый раз пришел пьяным… Она вечно в хлопотах, в заботах, все печется о нем, а он и не думает о ней. В последние годы, больная, она одиноко лежит в темном чуланчике, а у него все дела, дела… Нет, никакими богатствами долг матери не заплатишь!

А берега бегут, бегут. Дорога началась, и в Твери ждет Олена, хочется счастья с ней… Удача будет, будет! Вот бронник поет, Микешин в сундучке роется — значит, плывут? Ну, значит, и удачи добьются!

От этих радостных, уверенных мыслей и оторвал Никитина голос Сереги.

Действительно, по правой руке впереди поднимался густой дым.

Микешин испуганно повернулся к Никитину:

— Не татары ли? А?

— Какие тут татары! — ответил Никитин. — О них давно бы слышно было. Чай, орда не иголка…

— Может, пожар? — кинул Серега через плечо.

— Дыму-то больно много. Если только целая деревня занялась…

Все вглядывались в правый берег. Солнце уже взошло, туман оседал, разрывался, ладья бежала быстро, и перед купцами все явственней выступал окутанный дымом бугор на берегу.

— Монастырь Ипатьевский? Нет, он дале… Какая же это деревня-то? вслух рассуждал Никитин.

Он окинул взглядом берега, припоминая что-то. Вот оползень, напротив камыши, а еще дальше — три причудливо сросшиеся сосны…

— А ведь это Княтино, ребята! — вспомнил Никитин. — Ну, верно, Княтино и есть. Я тут года три назад заночевал, когда из Нижнего подымался.

— И чего такой пожар? Ишь, всю деревню охватило! — повел рукой Копылов.

— Эна! — засмеялся Микешин. — О прошлое лето вся Москва чуть не выгорела, а тут — Княтино. Много ль им надо?

Окутанный дымом бугор все приближался. Уже можно было различить крайнюю избу, сквозь стропила которой вымахивало пламя.

— Смотри! Скот гонят! — показал бронник. — Да спешат-то!

По-над берегом, верно, гнали прочь от деревни, в сторону монастыря, скот. Маленькие издали человечки на конях метались вокруг скотины, заезжая слева и справа, размахивали руками, видно били плетями. Человечков было много.

— Чудно! — протянул Копылов. — Что ж они дома-то не спасают?

— Да, чего-то тут не так, — согласился Никитин. — Ведь я знаю — в Княтине дворов десять, стало быть вокруг скота — почти вся деревня… А ну-ка, Серега, убирай парус. Надо узнать…

— Пристать хочешь? — напугался Микешин. — Зачем? Проскочить бы скорей.

— Куда проскочить? — нахмурился Никитин. — А если, верно, татары набрели? Тогда в Тверь надо весть посылать…

— Сам говоришь, татарам неоткуда…

— Ну, там увидим.

Копылов быстро свернул парус, взялись за весла. Никитин велел держать правей, под берег, чтоб не заметили с бугра, и пристать на песчаной отмели.

От толчка проснулся Иван Лаптев, протирая глаза, старался понять, в чем дело. Никитин скинул кафтан и сапоги, засучил порты.

— Собирайся, Серега, сходим выведаем… — Он обвел взглядом остающихся. — Ты, Илья, за меня будь. В случае чего — отчаливай, гони на тот берег, мы переплывем.

Они с Копыловым слезли в теплую светлую воду и, высоко поднимая ноги, чтобы не брызгать, побрели к берегу. Уже выходя на траву, Никитин услышал сзади плеск. За ними шел Иван Лапшев.

— Ты зачем? — спросил Никитин.

— А что ж сидеть-то? — виновато улыбаясь, отозвался Иван и остановился, поддерживая порты. — Чай, я не маленький, дядя Афанасий. Возьми!

— Да возьми ты его! — махнул рукой Серега Копылов. — Вишь, храбрость его одолела!

Иван залился краской до корней белокурых волос.

— Ну, иди… — усмехнулся Никитин. — Только вперед не лезь.

И они осторожно, оглядываясь по сторонам, стали подыматься по крутому срезу берега.

Взобравшись наверх, увидели горящую деревню. Стропила крайней избы, изъеденные жаром, рухнули у них на глазах, взметнув столб искр и дыма. Еще дальше пылали другие дома. Слышались женские вопли, плач ребятишек, крики мужчин.