Тверской гость

— Я думаю послать гонца к Булат-беку, правителю Дербента. Мимо него нельзя — обидится. Купцы шли в Дербент — Булат-беку и забота, а его в городе нет.

— А долго ждать?

— Кто знает? — вопросом же отвечает Хасан-бек. — Я не могу ему указывать… Считай, до Булат-бека полдня пути, да гонец прождет ответа… Через два дня будем ждать решения.

— Не оставь, боярин! — настойчиво просит Никитин. — Вспомни, мы живота не щадили ради тебя.

— У тебя что там — товар? — интересуется Папин.

— Товар мой весь пограбили, — отвечает Никитин. — За товарищей опасаюсь… — Хм! — щурится Папин. — Так все и пограбили?

— Все как есть. Ничего не осталось.

— Как же теперь?

— Челом твоей милости бить остается.

— Ну, я помочь, купец, не могу. Без вас забот хватит.

— Не покинь, боярин! Заставь век бога молить. Ведь по миру нас окаянные пустили.

— Вольно ж плыть было! Нет, ничего у меня нету. Не проси.

Никитин, помолчав, упал на колени:

— Не за себя токмо, боярин… За всех прошу. Куда мы теперь?

Папин поморщился:

— Сказал же… вот, бейте шаху челом. А я сам здесь чужой… Ну, ступай! Скажу тебе потом, как с кайтаками решится.

Никитин встает, медленно стряхивает пыль с колен:

— Прости, Василий. Одну надежу на тебя держали…

Папин молчит. В душе Никитина отчаяние и стыд.

— Жить надо! — глухо говорит он. — По-христиански прошу помочь хоть малость. Ведь на хлеб нету. Хоть пока до шаха доберемся…

— Ладно, пришлю денег… — с неохотой, после долгого молчания роняет Папин. — Ступай.

Лица телохранителей бесстрастны. Хасан-бек играет перстнями, и острые искры переливаются на его руке. Глядя не в лицо боярину, а на его сапоги с серебряными подковками, Афанасий молча, пересилив себя, кланяется и идет к воротам.

Вот и повидал своих…

Копылов выслушивает его рассказ хмуро.

— Сколь пришлет, не сказал? — спрашивает он.

— Нет.

Али, видя удрученное лицо Никитина, садится рядом, кладет ему руку на плечо.

— Очень плохо? А?

— Плохо, Али. Хуже не выдумать.

— Я помогу тебе. Ты спас мне жизнь.

— Оставь ты это. Спас! Бросать тебя было, что ли?.. Как ты поможешь? Самого пограбили!

— Я почти дома. Плыви со мной, будешь торговать в Мазендаране.

— Эх, Али! Добрый ты человек. Спасибо тебе. Но как я товарищей брошу? Да и много ль наторгую у вас?.. Знаешь, сколь долгу на мне? За тысячу рублей!.. Ну?!

Али скорбно сидит рядом, опустив глаза и вздыхая. Да, тысяча рублей деньги очень, очень большие…

Чтобы отвязаться от хозяина, пришедшего узнать, какой обед нужен его дорогим гостям, Никитин, Копылов и Али уходят в город. День жарок. Голопузая черноглазая детвора с криками плещется в водоемах с тухловатой водой, пугая ленивых домашних уток. В одной из лавчонок, откуда слышны удары по наковальне и звон, спит на пороге дряхлый, ободранный старец. Уныло брякают колокольчики бог весть куда бредущих верблюдов. Одичалые бродячие собаки огромные и свирепые на вид — трусливо убегают от людей.

В заброшенном саду висят груши и яблоки. Али без стеснения сбивает их. Рассовав плоды по карманам и за пазухи, купцы спускаются к морю, долго сидят в тени одинокого дуба, жуют свою добычу.

— Где твой город? — спрашивает Никитин Али, чтобы не молчать.

Али машет рукой вправо и вперед, за крепостную стену, за белые барашки волн.

— А где шемаханский шах живет?

— Или в Баку, или в горах. Сейчас в горах. Еще лето. Во дворце зимой жить будет.

— Зима сурова?

— Вроде вашей осени.

Копылов швыряет обгрызенное яблоко в песок.

— Авось поможет!

— Шах богат! — соглашается Али.

— Нет, не поможет, — настойчиво произносит Никитин. — Нужны мы ему очень!

— Доходы-то у шаха с торговли! — горячо противится Копылов. — Должен поддержать купцов…

Никитин насмешливо и горько улыбается.

Несколько дней проходит в колебаниях от надежды к отчаянию. Папин прислал гроши. Впроголодь на них только жить! Хозяин караван-сарая, пронюхав об этом, больше не зовет купцов к себе, даже тайком уносит тюфяки.

— Черт с ним! Меньше платить придется! — плюет Копылов.

На толстую красную морду Магомеда, обиженно не замечающего русских, противно смотреть.

Но господь с ним, с Магомедом. Вот всесильный повелитель Шемахи, подножие аллаха на земле, шах Фаррух-Ясар удивил почище Магомеда. Правда, выслушав гонца Булат-бека, шах, как рассказывал Юсуф, тотчас послал скорохода к кайтацкому князю Халиль-беку с вестью, что разбившееся где-то возле Тарки судно — русское и шло к нему.

Никитин усмехнулся, слушая этот рассказ. Видно, гонец напутал что-нибудь или шах не понял толком, но выходило, что напирал Фаррух-Ясар наипервейшим образом на везущиеся к нему товары, якобы разграбленные кайтаками. Шах просил купцов освободить и прислать в Дербент, а товар их собрать и отдать, обещая Халиль-беку свою помощь в любом деле.

Халиль-бек купцов отпустил, а насчет товаров ответил прямо, что их и не было, даже пожаловался: прокормить эту ватагу стоило денег, напрасно захватил, один убыток.

Купцов пешими привели в Дербент. Митька Микешин еле доплелся. Он кряхтел, стонал, но сразу пронюхал, что Папин дал денег на прокорм, и стал требовать свою долю.

— Ничего не получишь! — отрезал Никитин. — Все в общем котле.