Тверской гость

"Но то было в другое время! — мгновенно возражал он себе. — И я хотел пойти не с пустыми руками! А нынче я нищ!"

"Эка! — тут же возникал ответ. — Ну, а пошел бы с товаром, да так же пограбили бы? Что тогда? Вернулся бы? А куда? Зачем?.. Нет, пошел бы дальше!.. Да, пожалуй, тебе, Афанасий, только в этой самой Индии и можно теперь дела поправить!"

Никитин покинул тезика в смятении. "Индия! Индия!" — бродила в нем неотступная мысль. Сама жизнь, казалось, толкает его на отчаянную попытку, заставляя забыть об осторожности и холодном расчете.

Ответ ширваншаха положил конец последним колебаниям. Но еще до этого незаметно, исподволь выспросил Афанасий о пути в сказочную страну. Знакомые купцы, тот же Али, торговавший коврами тезик и другие рассказали: путь лежит за Хвалынь, в мазендаранские города Чапакур и Амоль, а там через хорасанские[47] земли в Керман, Тарум и Гурмыз, на берег Индийского моря. Дальше надо было плыть кораблем. Рассказали и то, что в Индии, по слухам, много товару, какой годится и на Русь.

— Ну что ж? — сказал себе Афанасий. — Верно, никто из наших там не бывал. Значит, первым буду… Дерзай, Никитин! Глядишь, за тобой и другие потянутся! Увидит Русь и индийскую землю.

И, вернувшись из Койтула в Дербент, Афанасий первым делом разыскал Али.

— С тобой иду! — объявил он мазендаранцу. — Не раздумал взять-то меня?

Али в восторге погладил ему руку.

— Только чур — уговор! — предупредил Никитин. — Даром от тебя ничего не возьму. Хочешь — нанимай на работу.

Тезик пытался спорить, обижался, но Афанасий стоял на своем, и Али сдался. Порешили, что будет Афанасий помогать Али в торговле, на его харчах, за шесть тамга в месяц. На такой высокой плате настоял уже мазендаранец.

Копылов слушал эти переговоры с убитым лицом.

— Он, слышь, в Индию собрался! — мрачно сказал он тезику. — Хоть бы ты его отговорил!

— О? — удивился Али. — Правда ли? Путь опасный… В Амоле будем торговать! Там спокойно!

— Ну, уж это не твоя печаль, хозяин! — рассмеялся Никитин. — Твое дело — работу с меня спросить!

Копылов наедине упрекнул:

— К нечистому в холопы идешь… Уж лучше на Русь…

— В какие такие холопы? — прищурился Никитин. — Ты думай, когда говоришь. Я Али не холоп. Захочу — уйду. Вот поезжу с ним, собью деньгу — и пошел своей дорогой. А он хоть и не нашей веры, а душу имеет. Папин вон и единоверец, да душа его хуже басурманской. Бросил нас.

Копылов, уставясь в землю, упрямо возразил:

— Опоганишься там… Не чужой ты мне, пойми!

На сердце Афанасия потеплело. Угрюмая тревога товарища трогала.

— Не бойся! — тихо ответил он. — Русь я больше всего любил и люблю, а за думы обо мне спасибо. Одно жалко, что ты идти не хочешь.

— Нет, мне туда ни к чему! — твердо сказал Копылов.

— Видно, разошлись дороги…

Убедившись в твердом решении Никитина, Серега больше не отговаривал его. Не делал больше попыток уговорить Копылова и Афанасий. Каждый стал готовиться к новому пути в одиночку.

Взятые у татар "рыбы" купцы продали. Хасан-бек прислал с Юсуфом деньги за никитинскую ладью, брошенную в Ахтубе. Видимо, совесть заговорила. Никитин поделил эти деньги с одним Копыловым. У обоих набралось по пяти рублей. Можно было не отчаиваться…

И вот последняя ночь вместе. В приоткрытой двери караван-сарая — черная ветвь алычи и звезда. На косяке слабый отсвет костра. За стеной переступают верблюды и кони. У костра поют. И судьба — как песня на чужом языке…

— Не спишь? — спрашивает Никитин.

— Нет, — отвечает Копылов.

— Просить хочу тебя.

— Проси. Сделаю.

— Вернешься в Тверь, Олене поклонись. Скажи — счастья искать ушел.

— Скажу.

— И еще… От слова разрешаю ее. Пусть не губит жизни. Только не забывает пускай в молитвах. А я за нее молиться буду.

— Скажу.

Над Дербентом, над Хвалынью, над всем Ширваном — ночь. Копылов стискивает зубы. Друг идет на гибель, а отговорить его нельзя.

* * *

Из Дербента в Сарай, из Сарая в Казань посол Папин дошел по воде. Отсюда плыть уже нельзя было: Волга вставала. Посольство и едущие с ним купцы пересели на сани.

Папин ехал тревожный. С ширваншахом против Астрахани не сговорились, а денег и добра пропало много. Великий князь будет гневаться.

Микешин до Новгорода ехал с посольством. Он серой мышью лежал в купеческих санях под тулупами и благодарил бога за удачу. Воистину не угадаешь, где найдешь, где потеряешь.

После разговора с Никитиным в Нижнем Новгороде, где он подбивал Афанасия обмануть Кашина, Митька жил в постоянном страхе. Он знал — с Никитина станется все рассказать Василию. Кончилась тогда микешинская жизнь!

Грабеж все перевернул, а никитинский уход в какую-то Индию совсем окрылил Микешина.

Митька сразу сообразил, что надо говорить Кашину. Не остался в Сарае, а поплыл в Шемаху со всеми потому, мол, что хотел, как уговорились, за Никитиным следить. Уж Афанасий от него и так и этак отделывался, да не вышло!.. В беде под Астраханью винить Никитина. Не пошли бы дальше Сарая спокойно вернулись бы. А он всех подбивал, сулил барыши. На Русь не пошел вину чуял, а прихватил деньги за ладью у Хасан-бека и сбежал к басурманам.